— Пей! — кричал кузнец, и глаза его наливались кровью.

Горе тому, кто отказывался. Такого он безжалостно избивал.

В первый раз, не зная этого, Левон, хлебнув глоток, уронил стакан — так обожгла ему горло огненная водка.

В то же мгновение тяжелая пощечина пьяного кузнеца едва не сбила его с ног. Молотобоец с трудом успокоил его. Но кузнец решил, что «из этого парня толка не выйдет».

— Кузница не твое место, сынок, — не то с болью, не то с состраданием пробормотал он.

У кузнеца-пьяницы была своя философия, своя вера. Без водки в этом мире не прожить, — говаривал он. — Выпьет человек и забудет о горе, о заботах, о нужде. И если ты не понял этого, то не поймешь и ничего другого в жизни. Какой же кузнец без водки. Пойди, стань водоносом или ящик повесь на грудь, ходи и кричи: «Ириски, тянучки, нуга!..», а на кузню и не поглядывай…

Целую неделю после первой «науки» Левон прохворал, а когда он снова пришел в кузнечный квартал, на его месте у горна стоял уже другой парнишка.

Со слезами на глазах вернулся он домой.

Сона без слов все поняла. Она ничего не сказала и только с горечью подумала: почему жизнь так жестоко наказывает моих сирот? За какие грехи?

Как-то в полночь, возвращаясь домой, Микаэл увидел в окнах своей хибарки свет. Он. зашагал быстрее.

В дверях его встретила Ази. Тревога возросла: что-нибудь с матерью!.. В это утро она кашляла сильнее, чем обычно. Когда он уходил из дому, она стояла, держась одной рукой за грудь, а другой опираясь на стол, и почти задыхалась от кашля. Хотелось подойти, успокоить. Но чем, как? И он попросту решил бежать из дому. Надо пойти по дворам, попробовать где-нибудь хоть немного подработать. Может быть, кому-нибудь понадобится убрать мусор, выбить ковры, поводить собаку… Все, что угодно, лишь бы заработать хоть несколько грошей и не возвращаться с пустыми руками.

В полутьме комнаты слышался болезненный стон. Нахмурившись, Микаэл посмотрел в ту сторону. Освещенный слабым светом лампы, на тахте лежал Аби.

— Рука… — прошептала Ази.

Микаэл отвел Арменака в сторону:

— Что с ним такое, что случилось?

Арменак только пожал плечами. Что мог он сказать?.. Не знала ничего и мать.

Аби, где-то пропадавший два дня, вернулся домой с покалеченной рукой.

Сона послала за Ази. Старуха пыталась помочь мальчику. Она опустила его больную руку в теплую воду, подержала в ней немного, потом обмазала дрожжами.

Боль не утихала: Аби судорожно метался и стонал. Вдруг он подскочил, словно ужаленный, резко вскрикнул и, прижав руку к груди, сидя закачался на месте, воя от боли, как зверь.

Микаэл подсел, к брату, обнял его, прижался щекой к его щеке, попытался успокоить.

— Не бойся, Аби, дорогой, ляг, поспи немного, боль утихнет, пройдет.

И впрямь, только один сон, это единственное утешение несчастных, мог, пожалуй, несколько утишить страдания бедняжки.

Но где там!

Аби словно не слышал брата. Мучительная, невыносимая боль не давала ему ни на минуту забыться. Разве мог он закрыть глаза, уснуть?

Микаэл заставил его лечь. Тускло светила закопченная лампа, и в полутьме смутным пятном белело землисто-бледное лицо Аби.

Сона и ребята молча столпились перед тахтой. Рядом с мальчиком на постели сидела одна Ази. Тряпочкой отирала она пот с его бескровного лба и тихо нашептывала что-то ласковое.

Пусть потерпит немного, совсем немного. Скоро рассветет, позовут врача. Он даст какое-нибудь лекарство — полегчает, а там и вовсе пройдет. Только бы потерпеть еще малость, не двигать рукой, заставить себя не замечать боли.

Но до зари было еще так далеко! Трудно было поверить, что она когда-нибудь наступит.

Микаэл посмотрел на окно. Оно, казалось, было завешено черным сукном — на дворе стоял густой туман. Было холодно, сеял мелкий, почти бесшумный дождь.

Среди ночи боль в руке у Аби стала до того нестерпимой, что его уже нельзя было удержать в постели. Он сбросил с себя одеяло, вскочил, забегал по комнате.

— Погибает мой ребенок, — жалобно простонала Сона.

Микаэл, Арменак и Левон переглянулись. Ни один из них не знал, где можно найти врача. Да и придет ли он к ним в эту непогожую ночь, в такое смутное и опасное время?..

Наверно, следует отвести больного к врачу? Но куда? К кому? Кто, какой врач откроет им дверь в этот час?

Выход опять-таки нашла Ази. Она вспомнила о враче, у которого одно время стирала белье. Добрым, сердечным человеком был этот врач. И жена у него тоже хорошая женщина. У них Ази никогда не обедает на кухне, как у всех остальных, к кому она ходит стирать. Они сажают ее с собою за стол, всегда говорят с ней как с равной, и после обеда доктор просит ее рассказывать о своей жизни или сам рассказывает о чем-нибудь.

Доктору доставляло удовольствие «вытряхивать мешок ума» своей старой собеседницы. Ази, конечно, понимала это, но притворялась простодушной. Она глубоко почитала доктора и удивлялась, что этот всеми уважаемый и такой известный человек держится с ней запросто.

Вот к нему и можно повести больного. Но застанут ли они его дома? Не арестован ли он опять?

Дня, когда врача арестовали, Ази никогда не забудет. При одной вести об этом у нее оборвалось сердце, и первой ее мыслью было: «Как же город проживет без такого врача?»

И вправду, в те дни, как нарочно, Ази встречала в городе много похоронных процессий. Ну, конечно же, больные теперь будут умирать один за другим. Кто облегчит людям страдания, кто спасет их от смерти? Второго такого человека, как этот чудесный доктор, в городе нет.

Видимо, и власти поняли это, думала Ази, потому-то доктора так скоро и освободили. Говорят, что надо было сделать операцию одному важному человеку, а он сказал: «Оперировать меня должен только Овьян».

Ему не говорили, что Овьян в тюрьме, а о других врачах он и слышать не хотел. Когда же он узнал, что Овьян арестован, то страшно рассердился на своих подчиненных и приказал, чтобы доктора немедленно освободили.

Так и сделали.

Было это правдой или не было — Ази не знала. Так она слышала.

Лишь бы застать его дома.

Старуха одела Аби, накинула ему на плечи одеяло, закутала. Микаэл взял брата на руки и вынес на улицу. За ним шел Левон. Сона и Арменаку Ази не позволила идти с ними. Так они и остались стоять на пороге, глядя вслед уходящим полными тревоги глазами.

Пригород был погружен в сырую осеннюю мглу. Затянутое тучами небо мрачно насупилось. Темную скользкую землю словно полили черным мазутом.

Поселок спал мертвым сном. Немая тишина стояла вокруг. Улицу освещали всего два-три тусклых фонаря. Они мигали подслеповатыми глазами, изредка набрасывая светлые заплаты на темное покрывало ночи.

Ветхие, полуразвалившиеся, точно в страхе прижавшиеся друг' к другу домишки напоминали спичечные коробки.

Узкие улочки, запутанным лабиринтом вьющиеся среди домов, были покрыты лужами, и под ногами, как в русле не совсем обмелевшего ручья, хлюпала вода.

В темноте трудно было что-нибудь разглядеть, и первые несколько шагов Микаэл сделал с опаской. Осторожно продвигаясь вперед, он вдруг по самую щиколотку ступил в лужу. Холод пронизал его до костей, и он, будто разом сбросив с себя оцепенение, зашагал быстро и уверенно.

Аби здоровой рукой вцепился в плечо брата; больную, закутанную в тряпку, прижал к груди и затих.

По пятам за Микаэлом шел Левон, а в нескольких шагах позади плелась Ази, покряхтывая, как старая лошадь, обремененная тяжелой поклажей.

До железнодорожного полотна они шли, шлепая по грязи, холод пробирал до костей. В городе, с его мощеными улицами и высокими домами, стало как будто легче — ноги на тротуарах не так скользили, ветер чувствовался меньше.

Микаэл время от времени оборачивался к старухе. Она понимала его без слов.