Сначала ему захотелось плюнуть, обругать дворника, излить на него накипевшую досаду. Но благоразумие заставило его сдержаться — времена нынче смутные, лучше не рисковать. Бог знает, что еще принесет с собой наступающий день? Светопреставление, да и только. Еще неизвестно, кого вынесет на поверхность, а кто пойдет на дно.

— Добрый день, Кудрат, — обратился он к дворнику, — поздравляю, твои пришли…

Откуда было знать в эту минуту Ерванду Якулычу, что ему-то как раз и принесут эти пришельцы счастье. Думал ли он, что революция вернет ему, казалось, безвозвратно потерянного сына, теперь уже в виде «пострадавшего за народ, честного революционера»?..

В делах охранки отыскался документ, свидетельствующий о том, что Сантур Варназов был задержан меньшевистской охранкой за антиправительственные выпады. То, что он освобожден из тюрьмы революционной властью, стало мигом известно всему городу.

И Сантур Варназов пошел в гору. Тысяча дверей открылась перед ним. Но Сантур избрал лишь одну из них — дверь патентной инспекции городского Совета — и сразу стал богом всех торговцев и ремесленников города.

Так славься же, Ерванд Якулыч, славься, мир, приуготовивший для Ерванда Якулыча такой чудесный подарок. Вот оно, кем был его сын, — носителем светлых идеалов! А он, отец, не только не знал родного сына, его души, но даже обвинял и проклинал его в своем сердце. Грешен, грешен я, господи!.. Невдомек мне было, несчастному, для чего Сантур проедает отцовское состояние, обманывает и грабит людей.

«Революция» — вот, оказывается, к чему стремился Сантур, вот чему посвятил себя, из-за чего подвергался опасностям, попал в тюрьму, сидел в одиночке, объявил в знак протеста голодовку…

Но не из тех был Ерванд Якулыч, чтоб потерять от радости голову. Надо было действовать — и действовать с умом. У него и в мыслях не было вернуться к прежним делам, открыть свою оптовую контору: «Где теперь найдешь столько товара?..»

— Эх, чего уж там… Ушли все мои денежки, — вздыхая, говорил он всем знакомым. — Разве Сантур мой мог что-нибудь оставить — все на революцию отдал, ничего не пожалел…

— Благодари бога, Ерванд Якулыч, за такого достойного сына.

— Да, только одно у меня и осталось, — это мой сын Сантур.

— Ты не беспокойся, Ерванд Якулыч, снова поднимешься, все вернешь. Мы тебя так не оставим… только бы сын твой был с нами подобрее… А то совсем задушили нас эти проклятые налоги, вздохнуть не дают. Не теснил бы он нас с этими патентами-матентами, а мы, поди, сам знаешь…

Ерванд Якулыч многозначительно качал головой, давая понять, что все это не так просто, что Сантура-де надо как следует ценить, а ему, Ерванду Якулычу, надо помочь по-настоящему стать на ноги.

И вот Ерванд Якулыч, человек, пострадавший за революцию, открыл в одном из глухих уголков города небольшую кожевенную лавочку: в те дни это еще было можно. Войдешь в нее — будто и нет ничего: всего несколько пудов кожи, два-три ящика мелких, похожих на мышиные зубы, сапожных гвоздей, белые деревянные гвоздики-шпильки, дратва, воск… И все-таки лавочка эта ни минуты не пустовала — здесь совершались все связанные с налогами и патентами сделки, о которых, как клялся и божился Ерванд Якулыч, Сантур не имел ни малейшего понятия. Просто сам Ерванд Якулыч, по доброте душевной, помогал плательщикам налогов, чтобы потом им легче было договориться с сыном.

Да и мог ли Сантур снизойти до всех этих путаных грязных расчетов. Ведь он с каждым днем поднимался все выше, завоевывал имя и положение. Теперь ходили даже слухи, что в свое время он заставил отца купить фаэтон с огненными скакунами, потому что ему не раз приходилось участвовать в крупных экспроприациях.

— Ах, если бы вы знали, как утекали через его руки мои денежки, — довольно беззлобным тоном «признавался» Ерванд Якулыч в разговорах с приятелями.

— Да, никому так не повезло, как Ерванду Якулычу, — замечали они. — Но молодец у него Сантур!.. Не парень, а меч обоюдоострый…

И верно, на что было жаловаться Ерванду Якулычу? Теперь, когда он выходил из дома, дворник Кудрат сходил с тротуара и вытягивался перед ним столбом. Ерванд Якулыч медленной, тяжелой походкой, заложив руки за спину, проходил мимо смущенного, чувствовавшего себя преступником дворника и словно говорил всем своим ехидно-высокомерным видом: «Ну, что, Кудрат, видел?»

«Видел, хозяин, видел», — боязливо мигая, без слов отвечал ему дворник.

Ерванду Якулычу казалось, что жизнь его теперь будет катиться вперед как по рельсам и что он каждый вечер будет возвращаться домой из своей лавчонки в счастливом состоянии человека, сорвавшего хороший куш за карточным столом.

Но ему суждено было еще раз удивиться.

Однажды, покончив с делами и заперев свою лавочку, Ерванд Якулыч спокойно возвращался домой. Шел он, как всегда, заложив руки за спину и решая на ходу различные мировые проблемы. На полдороге к дому перед ним вдруг вырос соседский мальчик и, едва переводя дыхание, сообщил, что… Лена бежала из дому.

Ерванда Якулыча точно обухом по голове хватили. Как? Когда? С кем?.. Вцепившись в худенькое плечо вестника когтистыми пальцами, он тщетно пытался услышать что-нибудь вразумительное. Сев на извозчика, Ерванд Якулыч помчался домой.

Потрясенная горем Марта протянула мужу коротенькую записку, в двух строках которой говорилось:

«Уважаемая госпожа, ваша дочь Лена бежит сегодня с известным артистом (приводились фамилия, имя и отчество знаменитого трагика). Торопитесь».

Какой-то незнакомый человек вручил эту записку одному из игравших во дворе мальчиков.

Ерванд Якулыч тотчас взялся за дело. С помощью приятелей сына ему удалось на одной из станций по дороге к Батуми ссадить с поезда и вернуть домой заблудшую дочь.

Но оглянемся немного назад…

Сойдя с трамвая, Лена, как загипнотизированная, ступила на тротуар и остановилась. Нет, это был не сон. Она еще видит вагон трамвая, в котором они ехали, — он и она. Она еще слышит его голос: «А теперь до свиданья, я схожу. Не забудьте. Ладно?..»

Но почему она так смутилась? Почему не смогла отказать? Неужели так трудно было произнести «нет»? Надо было объяснить ему, что она еще школьница и ей, неудобно будет на виду у всех подойти к нему, известному всему городу человеку.

Но легко ли было отказать, когда она даже не знает, как это делается!

Что же теперь он о ней подумает? Ну, конечно, он уверен, что она приняла его приглашение. В назначенный час он, должно быть, выйдет с контрамарками в руках и будет напрасно искать ее среди собравшейся перед театром публики. А потом расстроится и уйдет, подумав, что она над ним подшутила. Как же он будет в таком настроении играть? И во всем виновата одна она, Лена.

Интересно, как бы поступили в подобном случае ее подруги? Наверное, и не задумались бы, а побежали бегом.

Но кто бы их пригласил? А вот ее пригласили! Он сам пригласил ее.

Нет, надо пойти, непременно пойти. Ведь она уже не ребенок. Разве она не замечает, как на улице на нее заглядываются. Это только дома ее все еще считают маленькой, а так люди теперь стали смотреть на нее совсем другими глазами. Лена не может объяснить, как именно, но она чувствует, что эти взгляды не похожи на взгляды матери, отца, подруг, знакомых.

Да и к чему все эти сомнения? Разве такой человек мог назначить свидание дитяти? Нет, тут что-то есть, ту г какая-то тайна. И тайна эта заключается в том, что Лена раньше всех своих сверстниц делает шаг в мир взрослых — в особый мир, полный загадок и неожиданностей.

Вот она стоит сейчас и думает — пойти или не пойти? Ну, и глупая же девчонка! Конечно, надо пойти. Но как? Взять с собой одну из подруг? А кого? Ирину?; Нет, — болтунья. Услышит — разнесет по всему городу. Интересно, пойдет ли Эмма, эта недотрога и жеманница, которая и шагу не ступит без материнского разрешения. Седу она сама не хочет. В кругу подруг Седа, пожалуй, единственная, кто может посоперничать с нею в красоте. Кого же тогда? Тамару? Но согласится ли она?