Последние слова Геннадий Захарович произнес взволнованно, так что Лена даже немного расчувствовалась. Ей показалось, что этот человек собирается сказать ей что-то очень, очень важное…

— Ну, что, Леночка, договорились, придете?

— Не знаю, Геннадий Захарович, затрудняюсь что-нибудь ответить. Муж еще не вернулся. Посмотрим, — ответила она неопределенно.

— Ну, как знаете, не настаиваю. Все же повторяю? номер комнаты триста двенадцатый. Буду надеяться и ждать. Но вас это, конечно, ни к чему не обязывает.

— Что, Геннадий Захарович?

— То, что я буду ждать… — Он, казалось, сказал все, но, сделав паузу, со свойственной ему живостью добавил: — Знаете, что я вам скажу, Леночка, — только не смейтесь. После вашего отъезда я еще довольно долго выходил по вечерам из дому и шел к «нашему углу»… Помните наш угол, Леночка? Или забыли уже? Да, доходил до него и возвращался…

— Может быть, и теперь ходите, Геннадий Захарович?…

— Нет, больше не хожу, — добродушно засмеялся он. — Ну, заболтался, да и вас утомил. До свиданья.

Положив трубку на рычажок, Лена внезапно почувствовала утомление и опустилась в мягкое кресло, стоявшее рядом с телефонным столиком.

«Вот оно что, Геннадий Захарович?.. Лене понятен смысл вашего многообещающего приглашения, она ведь не ребенок. Если вы моглн позволить себе обнять и поцеловать на улице девушку, то кто же может поручиться, что, оставшись с глазу на глаз в номере гостиницы, вы не зайдете гораздо дальше?»

Однако ровно через четверть часа Лена уже собиралась выйти из дома. В дверях она столкнулась с Микаэлом. Остановившись, она пропустила его.

Вид у Микаэла был очень утомленный. Значит, он провел тяжелую операцию, и, наверное, не одну.

Лена стояла, теребя сумку.

— Куда ты, Лена? — снимая пальто, спросил Микаэл.

— К подруге. Сегодня встретила на улице. У нее больна мать.

Ничего больше не спросив, Микаэл пошел мыться. Лена обиделась. Хоть бы спросил, к какой подруге она идет, когда вернется? Неужели этого человека не интересует ничего на свете, кроме его работы? Даже жена?.. Если б она хоть на секунду почувствовала, что он недоволен, расстроился, она тут же отшвырнула бы в сторону сумочку, сорвала пальто и, обливаясь слезами, во всем призналась.

Лена для чего-то помешкала, прошла в спальню, покрутилась там, перерыла ящики гардероба, но Микаэл не обратил на нее никакого внимания, не проронил ни слова.

…Вскоре, опасливо оглядываясь по сторонам, она подходила к гостинице.

Вот в этом доме, в комнате номер триста двенадцать, ее ждет сейчас Геннадий Захарович, живой свидетель ее молодости. Какие сладкие воспоминания сохранились у нее о той поре. Неужели все это прошло и не вернется?..

Однако что с нею, почему она так волнуется? Почему ей кажется, что кто-то следит за нею? Может быть, Микаэл? Может быть, прочитав мысли жены, он нарочно притворился безразличным, чтобы затем, переодетым, пойти по ее следам и застать ее на месте преступления?..

Она остановилась и осмотрелась. Нет, ни одного знакомого лица, ни одного преследующего взгляда.

Вот она подходит к гостинице. Что ж, надо рискнуть, а там уже не будет трудно и подняться на третий этаж и найти номер триста двенадцатый…

Но вдруг Лена выпрямилась и гордой, уверенной походкой независимой женщины прошла мимо подъезда гостиницы.

Война… Черной тучей нависла она над миром.

Смертельная опасность, угрожавшая стране, распространяясь и ширясь, до дна всколыхнула привычную жизнь, выплеснула ее из берегов, и она потекла по новым, еще не изведанным руслам.

Вести, приносимые радио, день ото дня становились тревожнее: «Наши войска оставили…», — далее следовал длинный перечень городов, железнодорожных станций, населенных пунктов…

Микаэл Аразян не дожидался призыва. На следующий же день после начала войны он пришел в военный комиссариат и попросил отправить его на фронт.

Ему не нужно было ничьих советов — он знал, что место его на поле боя, там, где льется человеческая кровь, где сотни, тысячи раненых ожидают его помощи.

— Аразян поступил так, как должен поступить настоящий патриот, — говорили псе в один голос.

Иначе рассуждала Лена.

— Я не думала, что ты, в твоем возрасте, способен на это, — сказала она ему холодно и сухо. — Вот… — Лена протянула ему свежий номер газеты. — До сих пор я считала, что честолюбие — только возрастная болезнь. Читай, наслаждайся.

Микаэл мельком пробежал показанные Леной строки. Это был призыв к врачам — следовать патриотическому почину хирурга Аразяна.

Подробнее о поступке Микаэла рассказывалось в очерке об одном дне работы военного комиссариата.

«…Он пришел, послушный велению своего сердца. Подавая военкому заявление, Аразян серьезным тоном солидного, уравновешенного человека сказал:

— Мое место, товарищ комиссар, на фронте…»

Таких слов на самом деле сказано не было — старательный репортер переписал их из заявления. Но это, конечно, было не столь важно. Больше покоробил Микаэла ехидный тон Лены, в котором сквозила скрытая обида.

— Да, я сам пошел, Лена, добровольно. Да и потом, какое это имеет значение — вызвали меня или я пошел сам?

— А такое, что все твои товарищи получат броню и будут отсиживаться в тылу, а ты пойдешь подставлять свою глупую голову под какую-нибудь шальную пулю.

— Лена! — почти вскрикнул Микаэл, чувствуя, как кровь ударила ему в голову.

Казалось, Лена должна была опешить, замолчать, увидя, какой испепеляющей злобой зажглись глаза Микаэла. Но она и не подумала отступать.

— Что? Что Лена?! — еще громче, чем муж, закричала она, потрясая в воздухе сжатыми кулаками. — Хорошую жизнь я видела за тобой, нечего сказать, — вечные ожидания хоть одного светлого дня. А сейчас изволь еще и вдовой оставаться! Да кем я была для тебя все эти годы? Женой? Нет, прислугой! Если бы это было не так, ты бы со мной хоть посоветовался. Уходи, убирайся, куда хочешь, сию же секунду и знай, что за дальнейшие свои поступки я не отвечаю… Больше я тебе не жена, хватит! — Она порывисто сорвала с вешалки свое летнее пальто, кое-как набросила его на плечи и, прежде чем Микаэл успел опомниться и попытаться ее остановить, хлопнув дверью, выбежала во двор, а затем и на улицу.

Микаэл не знал, куда она пошла, — к родителям, к какой-нибудь из подруг, или, может, ее просто потянуло на свежий воздух — отдышаться? Но вряд ли ей было до этого. А завтра утром он должен явиться к начальнику санитарного поезда, стоящего за городом. Вернется ли он еще оттуда, отпустят ли его домой? Сможет ли он еще раз поговорить с Леной, убедить ее, хотя бы проститься?..

До самого утра Микаэл напрасно прождал жену. Лена так и не пришла.

Присев к столу, он написал ей несколько строк.

Шесть месяцев подряд днем и ночью следовал за армией санитарный поезд, каждый час, каждую минуту подвергаясь смертельной опасности. Немцы безжалостно его бомбили; их не останавливали огромные красные кресты на крышах вагонов, многие из которых за это время были разбиты, похоронив под своими обломками раненых, врачей, медсестер. За эти шесть месяцев Микаэл на себе испытал все ужасы войны. Он тоже был ранен, и теперь осколок гранаты, который он сам извлек из своего тела, аккуратно завернутый в марлю, лежал у него в кармане.

Но трудности жестоких будней войны не сломили Микаэла, а напротив — вдохнули в него новые силы.