Ну, все мы, конечно, знаем, что прошлое твое, твой неблаговидный поступок не особенно тебя украшает…

Правда, со временем все как будто забывается, но, глядишь, и вспомнят, особенно, если речь зайдет о замужестве. Заруби это у себя на носу. Что до того, как ты себя пять лет в Москве вела, вдали от родителей, родственников, знакомых, в институтском общежитии, молодыми поклонниками окруженная, — это оставляем на твоей совести.

Мы, конечно, тебя не торопим, — когда же родители торопят ребенка? Но было бы неплохо, если бы ты и сама заглянула немного в будущее. Пора научиться давать себе отчет в каждом своем шаге».

Микаэл, конечно, не был тем блестящим молодым человеком, о каких Лена начиталась в романах; такого ей встретить не посчастливилось. Внешностью и характером он был полярно противоположен Лениному идеалу. Но в нем была какая-то огромная притягательная сила, какое-то неизъяснимое внутреннее обаяние. Это был человек упорный, твердо идущий к своей цели, охваченный жаждой познания.

Лена не могла не видеть, что Микаэл на нее смотрит, как на ветреную избалованную мещаночку, с которой он никогда не помыслит связать свою судьбу. Да и может ли он думать о ней иначе. Что ж, это даже лучше. Пусть так и думает. Когда же Лена добьется своего (а она непременно добьется!), когда она женит Микаэла на себе (а женит непременно!), тогда он и увидит, поймет, какая у нее добрая и честная душа, и устыдится своих прежних мыслей.

Но Лена, конечно, не наивная девочка, и замыслов своих она не выдаст. Поняв, что Микаэла обычным кокетством не возьмешь, она резко изменилась — стала мягкой, покорной, внимательной и услужливой.

Работая в рентгеновском кабинете той же клиники, Лена с готовностью выполняла каждую просьбу Микаэла.

Однажды после работы они вышли из клиники вместе. Упрямая и самоуверенная, редко признававшая хотя бы одну из тысячи своих ошибок, Лена вдруг повела такой разговор:

— Я не для того начинаю этот разговор, чтобы просить у вас прощения. Нет, бог лишил меня этого «дара», — она мягко улыбнулась. — Нет. Но, откровенно говоря, тяжелый камень лежит у меня на сердце. Знаете, Микаэл? Вы не такой, каким я вас считала…

И хотя Лена ничего не объяснила, не сказала, каким она считала Микаэла, он понял, скорее почувствовал, что это — признание, свидетельствующее о какой-то большой происходящей в девушке перемене.

И это действительно было так. Разобравшись наконец во внутреннем мире Микаэла, Лена поняла, что нашла в нем тот идеал человека, который она так долго искала. Довольная своей судьбой, она не хотела ни от кого таиться и ни о чем в жизни больше не мечтала. Каждое обращенное ею к Микаэлу слово было лаской, каждый взгляд — признанием в любви и верности…

Теперь Лена ходила всегда с Микаэлом под руку, слегка склоняясь на его плечо и ничего вокруг не замечая. Улыбка не сходила с ее неизменно оживленного лица. Ее счастливый взгляд словно скользил по людям, и она с трудом узнавала среди встречных своих подруг и знакомых.

Однажды она привела Микаэла домой, познакомила с родителями и случайно (а может быть преднамеренно) с оказавшимся здесь братом Сантуром. Это посещение не было для домашних неожиданностью.

За скромным чайным столом завязалась беседа. Говорили, главным образом, Сантур и Микаэл. Ерванд Якулыч пребывал в роли слушателя. С тонкой наблюдательностью старого торговца он краешком глаза поглядывал на будущего зятя. Он, конечно, уже слышал о Микаэле и понимал, что за этим молодым хирургом — будущее. Жизнь много раз удивляла Ерванда Якулыча и многому его научила. Он твердо понял, что деньги, богатство ничего не стоят — все это притупившееся и негодное к употреблению старое оружие. Теперь мало-помалу жизнь завоевывает другое, новое оружие — наука. Именно этого оружия был лишен его сын Сантур, и именно этим оружием должен был проложить себе дорогу его будущий зять, этот облаченный в старенький пиджак, замкнутый, несловоохотливый, скромный, но неглупый парень. Напрасно свысока смотрит на него Сантур, напрасно говорит с ним насмешливым тоном и снисходительно улыбается, когда Микаэл с ним не соглашается.

«Я этого человека где-то видел, но где — не могу вспомнить. Его лицо удивительно мне знакомо», — подумал Микаэл, едва увидев Сантура. До самого конца их встречи эта мысль не давала ему покоя. Не оставляла она Микаэла и во все последующие дни, и даже потом, когда он уже стал зятем Варназовых.

В тот же вечер Ерванд Якулыч взволнованно поздравил нареченных, а Марта наградила обоих материнским поцелуем и, призвав на них «благословение всех святых», пожелала им счастливо дожить до дней, когда они будут садиться за стол в окружении детей, внуков и правнуков.

Первым из братьев Микаэла, посетившим новобрачных, был Левон. Он пришел с несколькими своими товарищами — рабочими, познакомился с невесткой, поздравил. Осушив несколько бутылок принесенного с собой вина, гости в веселом настроении разошлись.

Ровно два месяца спустя из далекого горного села Армении Астхадзор приехал в город и Арменак. Разыскать брата оказалось нелегко, так как на вторую же неделю после свадьбы молодые перебрались из окраинного квартала в центр города — в комнату, приобретенную для них Ервандом Якулычем.

Лена встретила Арменака тепло и радушно. После ужина невестка занялась домашними делами, а братья, усевшись рядышком на тахте, разговорились. Было о чем вспомнить, было что рассказать друг другу.

Арменак словно родился заново — от худого и хрупкого юноши и следа не осталось. Теперь это был здоровый, сильный, обожженный солнцем парень. Вместо горечи и печали, глаза его выражали спокойную уверенность. На плече его блузы цвета хаки виднелся след от ремня, должно быть, он носил оружие, которое, уезжая, оставил дома. Рассказывал он о тяжелых деревенских буднях, но в словах его не было ни жалобы, ни уныния. Это был разговор человека, который твердо идет по однажды избранному пути.

В эти годы на селе шла жестокая борьба — озлобленное кулачье взялось за оружие. Бандиты совершали открытые нападения, средь бела дня убивали людей из-за угла. Только на днях кулацкая пуля оборвала жизнь секретаря партячейки Вартана. А по дороге в соседнее село бандиты схватили двух молодых людей и зверски замучили только за то, что нашли в их карманах членские книжки МОПРа. Оставив трупы посреди дороги, негодяи скрылись.

— Но что бы они не делали, к какой бы подлости и жестокости ни прибегали, дни их сочтены, победа будет за нами, коммунистами, — закончил свой рассказ Арменак.

Микаэл внимательно слушал, не сводя с брата глаз. Ему, не верилось, что сидящий рядом с ним человек — это тот самый худенький, хворый, прозрачный, как свеча, не умевший улыбаться мальчик, которого он помнил с детства.

Пришло время ложиться спать. Лена растерянно поглядела на Микаэла — в маленькой комнате не было ни лишней кровати, ни лишней постели.

Арменак перехватил ее взгляд.

— Не огорчайся, невестка дорогая, — сказал он с простотой и прямодушием горца, — я человек привычный, обойдусь как-нибудь. Вот хотя бы здесь, — и он показал на застекленный балкончик, примыкавший к комнате.

Единственный в доме тюфяк был отдан гостю.

Наутро Арменак собрался ехать. Посули ему золотые горы, и тогда не остался бы он в городе: он чувствовал себя солдатом, прибывшим с фронта на короткую побывку, все мысли и думы его были с товарищами, там, где кипят сражения.

Микаэлу очень хотелось, чтобы Арменак понравился Лене. Этот прекрасный парень вполне заслуживал любви и уважения.

Но, вернувшись с работы домой, он застал жену мрачной и за один день осунувшейся. Лена была занята стиркой. Присмотревшись, Микаэл заметил, что в котле вываривается постельное белье, которым пользовался Арменак. В душе его шевельнулась какая-то смутная обида. А впрочем, может быть, Лена и права, и ничего тут нет оскорбительного. Арменак ведь сам говорил, что иногда по целым неделям не меняет белья — просто не находит для этого времени.