Как будто у Микаэла не было никаких оснований для тревог, для волнений. Все было так просто, так обычно. И все же… ему вдруг показалось, что чья-то недобрая рука хочет оторвать его от родного брата, заставить нарушить обет, который дал он себе еще в тот день, когда со свечой, врученной ему старой Ази, стоял у гроба матери.

Особенно сильно проявилось это беспокойное чувство после одного из случайных посещений Аби. В комнату брата безрукий вошел, как в свою собственную. Смешанный запах пота, мазута, водки исходил от его грязной одежды. Аби не признавал никаких церемоний. Он сам открывал шкаф, доставал посуду, распоряжался по-хозяйски. К такому поведению Лена была непривычна. Когда Аби ушел, она сказала мужу:

— Объясни этому бродяге, что у нас дом, а не рынок…

— Но ведь он мой родной брат, Лена…

— Ну, а я, кажется, твоя законная жена, Микаэл, — насмешливо бросила Лена и, сделав паузу, добавила: — Жена, а не горничная… Не так ли?..

Микаэл не выдержал.

— А если я так же буду относиться к Сантуру?

— Мой брат не бродяга.

— Может быть, хуже, чем бродяга.

— Ты не вправе так говорить о нем? — вскричала Лена. На глазах у нее выступили слезы.

«Не вправе»! Ну, конечно, кто бы дал ему право сравнивать «Сантура Ервандовича» с беспризорником вроде Аби? Даром, что Сантура выкинули из рядов партии и сняли с работы! Он до сих пор еще упрямо пытался восстановить свои «права». И в кругу знакомых Сантура было немало людей, веривших в то, что он пострадал невинно. Он обращался в разные инстанции, даже писал в Москву, добивался «правды», требовал. Эта удивительная настойчивость Сантура и создавала впечатление, что он оказался жертвой клеветы.

Но Микаэл думал иначе. С первой же встречи с Сан-туром его неотступно преследовала мысль, что он где-то встречался с этим человеком. Наконец Микаэл вспомнил, где и как началось их знакомство.

Да, он видел Сантура, знает его давно, но лучше бы ему вовсе забыть об этом.

…И вот Микаэл вспоминает.

…Грязная, пустынная улица. По разбитому тротуару идут он и его мать. Голод гонит их на рынок с последней оставшейся у них ценной вещью — завещанным покойной бабушкой кольцом.

По дороге на рынок словно из-под земли вырастает перед ними чистенько одетый, красивый молодой человек: «Тетушка, что несешь продавать?..» И еще вспоминает Микаэл: бьет себя по коленям мать, кричит, причитает, плачет: «Унес, безбожник!..»

Бедная мать, в тот горький день с пустыми руками возвращалась она домой, кляня свою судьбу.

Да, этим пройдохой, обманщиком был Сантур. Микаэл всей душой его ненавидел.

— Ты не имеешь права оскорблять моего брата и должен извиниться перед ним, — непререкаемым тоном проговорила Лена.

Что-то похожее на усмешку пробежало по губам Микаэла. Извиниться?.. Он с трудом сдержался и, ничего не ответив, выбежал из дому.

Лена не решалась даже самой себе признаться в том, что совершила ошибку, связав свою жизнь с человеком, для которого, кроме этой проклятой медицины, ничего на свете на существует.

А Лене хотелось общества, развлечений, приемов, всего того, к чему она так привыкла. Что у нее за жизнь — только работа и работа, бесконечная, однообразная; все ее дороги из дому — в клинику, из клиники — домой…

Большая часть дня — в темноте рентгеновского кабинета, затянутого плюшевыми портьерами; противное жужжание аппаратов, специфический запах лекарств. Нет, нет, от всего этого можно окончательно отупеть, сойти с ума.

Какое-нибудь подозрительное загадочное пятнышко, обнаруженное в снимке чьей-нибудь грудной клетки, пищевода, желудка, должно волновать тебя и заставлять думать о себе целый день. Зачем? Да стоило ли для этого родиться! А ведь годы летят, жизнь проходит мимо. Как же долго можно жертвовать собой, до каких пор?..

Конечно, Микаэлу не на что жаловаться. Ему ничего не нужно, были бы только операции. Овьян доверяет ему все больше и больше: теперь уже все самые серьезные операции делает Микаэл. У него нет ни одной свободной минуты. А если бы и была? Все равно он посвятил бы ее своей диссертации, а не ей, Лене. И какая она дуреха! Еще и сама ему помогала — подбирала для него необходимые материалы, переписывая какие-то бумажки… А что изменится после зашиты диссертации?..

Единственным домом, где бывали Аразяны, оставался дом доктора Овьяна, куда они частенько хаживали. Софья Минаевна принимала их по-родственному. Она, казалось, простила Лене все и примирилась с нею: Лена, в свою очередь, старалась нравиться тетке и жить с нею в мире.

Часто, что(. «не мешать мужчинам, занятым обычно серьезным разговором, Лена и Софья Минаевна уходили поболтать на кухню. Тут в беседе они незаметно управлялись с домашними делами — перемывали чайную посуду, чистили ножи, вилки.

Во время одной из таких бесед Софья Минаевна сказала, что Лене и Микаэлу пора бы обзавестись ребенком. До каких же пор откладывать, в самом деле. Тема эта не была новой для Лены. О том же не раз говорили ей и мать, и подруги. Вначале она ловко увертывалась от прямого ответа: не может же она так легко бросить работу, засесть дома, заниматься только ребенком? А нанимать няньку и кормилицу не хочется, да и нет возможности.

Но это были одни отговорки; на самом деле и сами Микаэл и Лена уже начинали тревожиться.

Однажды Микаэл вернулся домой раньше Лены, которую задержала в клинике какая-то работа.

Он собирался уже сесть за стол, когда зазвонил телефон. Лена просила подождать ее: она скоро придет. Поставив кастрюлю на керосинку, Микаэл вышел на балкон.

На ясное небо набежала большая серая туча. Она закрыла собою солнце, расползлась, потемнела. Блеснула молния, загрохотал гром и хлынул дождь, проливной, обильный — как из ведра.

Стоя на балконе, Микаэл смотрел на улицу, на угол, из-за которого должна была появиться Лена.

Гремя по железным крышам, лил щедрый весенний дождь. Блестящими ящерицами разбегались в разные стороны бурливые ручейки. Из водосточных труб с шумом хлестала вода.

Улицы мгновенно опустели. Пешеходы торопливо укрывались под навесами, в подъездах, под балконами домов.

Лены все не было. Должно быть, она тоже пережидала где-то дождь.

Внезапно ливень резко усилился, а потом вдруг разом стих. Вновь ярко засиял озаренный солнцем бирюзовый небосвод.

Улицы оживились.

Из двора напротив выбежала стайка босоногих ребятишек. С радостным визгом бросились они к лужам и запрыгали по воде, рассыпая вокруг себя сверкающие брызги.

Вслед за другими выбежала на тротуар и крохотная, не старше трех лет, почти голенькая девчушка с рахитичными кривыми ножками и большим животиком. В ее рыженьких волосах торчал грязный, помятый красный бантик. Не удержавшись на краю тротуара, девочка потеряла равновесие, шлепнулась ничком в лужу и громко разревелась. Голосок у нее был резкий, пронзительный, но детвора, увлеченная игрой, не обращала на нее никакого внимания.

Но вот какая-то женщина наклонилась над плачущей девочкой, подняла ее, поставила на ножки, с материнской нежностью пригладила ей мокрые волосы, обмыла дождевой водой грязную мордочку и руки и насухо отерла их своим носовым платком. Взяв девочку на руки, она крепко-крепко поцеловала ее и с какой-то особенной жадностью прижала к своей груди. Подержав ребенка на руках, женщина осторожно опустила его на тротуар и слегка подтолкнула в сторону ребятишек.

Микаэл, наблюдавший за женщиной с балкона, внезапно узнал в ней Лену. Что-то похожее не то на жалость, не то на сострадание шевельнулось у него в груди.

Лена, подняв голову, тоже увидела Микаэла.

Взгляды супругов на мгновение встретились.

Микаэл вернулся в комнату. Вскоре пришла Лена, и они сели за стол.

Шли дни, летели месяцы. Микаэл защитил кандидатскую диссертацию и полностью заменил теперь в клинике своего умершего наставника — доктора Овьяна. Братья Микаэла — Левон и Арменак — женились, обзавелись детьми.