Речь В.Д. Набокова была встречена громом аплодисментов. Его пример воодушевил депутатов, один оратор за другим осуждал правительство все более и более резко, и Дума вынесла вотум недоверия Совету министров. Известный русский юрист заметил даже, что, задав тон всему заседанию, В.Д. Набоков «был косвенным виновником роспуска Думы»⁶³ почти два месяца спустя. Елена Ивановна, следившая за заседанием с галереи для публики, «всегда с гордостью вспоминала эту речь»⁶⁴. С другой стороны, министр императорского дворa граф Фредерикс онемел от изумления, взирая на В.Д. Набокова с министерской скамьи. Возможно ли, чтобы этот дерзкий народный трибун был всего несколько лет назад камер-юнкером императорского двора?⁶⁵

Это было началом той фактически патовой ситуации, которая так и не изменилась вплоть до роспуска Первой Думы. Тогда как правительство не скрывало своего презрения к народным представителям, сами эти представители усердно работали в комиссии, составляя дальновидные и далеко идущие конституционные законы, с которыми Горемыкин был категорически не согласен. На последующих — менее плодотворных — общих заседаниях Думы В.Д. Набоков редко брал слово, за исключением его выступлений против новых погромов и за введение закона, запрещающего смертную казнь (это, кстати, был единственный закон, принятый Думой)⁶⁶.

Ситуация по-прежнему оставалась на мертвой точке, и тогда кадеты вступили в переговоры с придворными кругами об образовании кабинета, полностью или частично состоящего из кадетов, которые заменили бы нынешних царских министров и получили бы поддержку большинства Думы. Тридцатипятилетнего В.Д. Набокова выдвинули на пост министра юстиции в кадетском теневом кабинете. П.Н. Милюков, выступавший на переговорах от кадетской партии, не питал особых надежд на удачный исход: придворные круги, полагал он, скорее согласятся принять аграрную программу кадетов, которая представлялась им столь мерзкой, чем допустят назначение В.Д. Набокова министром юстиции. Эти планы так ни к чему и не привели⁶⁷.

Проснувшись в 6 часов утра 9 (22) июля 1906 года, В.Д. Набоков узнал, что Дума распущена⁶⁸. Делегаты, которые не слышали еще этой новости, явились в Таврический дворец на утреннее заседание, но увидели закрытые ворота, охраняемые пулеметами.

В стратегии кадетов совершенно неприемлемым для правительства оказалось, во-первых, требование создать министерство, подотчетное Государственной думе, выдвинутое в памятном выступлении В.Д. Набокова, и, во-вторых, — требование насильственного отчуждения земель, на котором настаивал М.И. Герценштейн, выступавший в Думе по аграрному вопросу от кадетской партии. Кадеты надеялись, что правительство не решится оспаривать программу, поддержанную всей Думой, а значит, и всей страной, которую Дума представляла. Впоследствии, анализируя эти события, В.Д. Набоков понял, что царь пока еще чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы не капитулировать: отчасти повинен в этом был аппарат кадетской партии, ничего не сделавший для того, чтобы взбудоражить и привлечь на свою сторону общественное мнение по всей стране⁶⁹. Отдавая себе отчет в том, что Дума не отступит, правительство просто ее распустило.

На следующий день делегаты кадетской партии собрались в Выборге, в Финляндии, где — в отличие от столицы — полиция смотрела на их деятельность сквозь пальцы. Предполагая, что правительство не созовет другую Думу, и чувствуя острую потребность предпринять ответные шаги, кадеты составили документ, известный как «Выборгское воззвание», с призывом к населению страны оказывать сопротивление правительству, не давая «ни копейки денег в царскую казну, ни одного солдата в армию». Этот жест, самый революционный жест кадетов за всю историю существования их партии, был не более чем «радикализмом бессилия», и скоро о нем пожалели⁷⁰. Но в то время было гораздо труднее, чем впоследствии, судить о том, как поведет себя Россия: почти тысяча крестьянских волнений прокатились по всей стране только в июне, и тогда же был бунт среди специально отобранных для охраны царя солдат Преображенского полка. Как и многие другие, Владимир Дмитриевич не одобрял воззвания, но, когда стало известно, что полиция готова помешать их встрече, все собравшиеся подписали документ, подтвердив тем самым верность партии, — ибо нужно было обнародовать хотя бы какой-то отклик кадетов на последние события⁷¹. За это решение В.Д. Набоков и все другие кадетские депутаты Первой Думы 16 июля были лишены политических прав. Вплоть до Февральской революции 1917 года он не сможет больше активно участвовать в политической жизни страны.

Благодаря своему ораторскому искусству и ясности ума В.Д. Набоков уже в 35 лет добился весьма заметного положения в обществе, но вынужден был оставить политику и вступить на путь журналистики. Подобно тому как в «Аде» судьба Аквы в одном поколении предвещает судьбу Люсетты в следующем, а поведение Демона предвещает поступки Вана, так же судьба В.Д. Набокова служит провозвестницей судьбы его сына.

Владимир Набоков тоже добился известности — в литературных кругах русской эмиграции, — когда ему было немногим больше тридцати, и обнаружил, что будущее для него закрыто, ибо с приходом Гитлера к власти русская эмигрантская культура распалась. Как и его отец, Набоков продолжал служить своему делу — литературе, когда обстоятельства вынудили его начать все сначала, по-новому, на другом языке.

В июле 1906 года казалось, что Дума мертва, и Владимир Дмитриевич тяжело переживал крах либеральных надежд. «Кажется, работа последних двух лет пошла прахом, — пишет он брату Константину, — и нужно все начинать заново. Нас ошеломил этот удар, и мы до сих пор не пришли в себя»⁷². В конце июля был убит теоретик кадетской партии по аграрному вопросу М.И. Герценштейн. В августе В.Д. Набоков с женой выехали из России в Голландию, а по пути навестили Константина, который служил тогда в Брюсселе. После роспуска Думы Елена Ивановна тревожилась больше обычного, и муж не стал открывать ей причину их внезапного отъезда из России: реакционеры-черносотенцы разработали план ликвидации самых влиятельных лидеров левых сил. По словам Константина Набокова, М.И. Герценштейн был первым в списке из шести приговоренных к смерти, а следом за ним шел Владимир Дмитриевич. Друзья В.Д. Набокова, узнав об этом, уговорили его ненадолго покинуть страну⁷³. После 1922 года Владимир Набоков пытался проследить, как постепенно судьба — словно разыгрывая шахматную комбинацию — готовила гибель его отцу, но он, по-видимому, так никогда и не узнал, что в 1906 году тот стоял вторым в шеренге приговоренных к расстрелу.

В 1906 году Набоков открыл для себя бабочек. Солнечным летним днем в Выре, на ветке жимолости, склоненной над скамьей напротив входа в усадьбу, он с восхищением разглядел яркую узорчатую бабочку — махаона, которого Устин, петербургский швейцар Набоковых, тут же поймал для него в фуражку (Устин, состоявший на службе в тайной полиции, уговорил хозяев взять его на лето в Выру, полагая, что там будут проходить нелегальные собрания). Бабочку заперли на ночь в платяном шкафу, а утром она улетела. Следующая попытка была более удачной: замшевого, с цепкими лапками сфинкса мать усыпила при помощи эфира, а потом научила Володю расправлять бабочек².