Здесь Вера впервые в жизни ловила бабочек, и здесь она узнала, как ее муж убивает своих пленниц, помещая их в стакан с ватой, смоченной хлороформом. Возбуждение Набокова, вновь вышедшего на охотничью тропу, пытался охладить свежий заальпийский ветер, без которого не обходился, казалось, ни один солнечный день. (Образ почтальона, поворачивающегося спиной к ветру в «Отчаянии», также навеян Ле-Булу.) В ясные дни он обычно охотился на дороге в Мореллас или же на дороге, ведущей к испанской границе. Однажды среди зарослей земляничного дерева и дуба около деревни Ле-Пертю он нашел остатки ступеней, вырубленных для слонов Ганнибала. В другой раз его долго сопровождал волк. По вечерам они с Верой ловили в свои сети мотыльков, сидевших на освещенной стене пристройки, и однажды даже поймали квартет редких Pugs, услужливо устроившихся на стене прямо над письменным столом⁴⁰.

За этим столом, покрытым клетчатой скатертью, на котором разместились четырехтомный словарь Даля, прислоненный к стене, чернильница, пачка сигарет «Голуаз» и полная окурков пепельница, Набоков не отрываясь писал свой следующий роман — «Защита Лужина».

В начале 1924 года он начал рассказ о герое по имени Алексей Иванович Лужин. Фамилия происходит от Луги, в память о прошлом Набокова (Выра и Рождествено находятся на шоссе из Санкт-Петербурга в Лугу), однако детство, которое вспоминает Лужин, настолько не похоже на набоковское, насколько вообще могло быть непохоже детство двух русских детей: католический пансион в Италии, страх перед Богом, адом и бездной. Рассказ начинается с того, что Лужину попадается на глаза пистолет, из которого он убьет себя, однако рукопись неожиданно обрывается: Набоков придумал, как можно иначе привести Лужина к самоубийству, не переиначивая свое собственное прошлое, и переключился на рассказ «Случай»⁴¹. Все же свой первый вариант он приберег на будущее. Вероятно, к тому времени, когда в 1929 году он отправился на юг Франции, он уже решил слить иную трансформацию своего детства с образом сумасшедшего шахматного гения из стихотворения «Шахматный конь». На ранней стадии работы Набоков собирался закончить роман ночным кошмаром Лужина, которому видится чернобородый мужик, вынесший его в детстве из укрытия на чердаке. Все еще мучимый кошмаром, Лужин начинает бороться с чернобородым мужиком и нечаянно душит свою жену, спящую рядом. Так более чем сорок лет спустя Хью Персон задушит во сне свою жену в «Прозрачных вещах»⁴². Но однажды в Ле-Булу Набокова вдруг осенило: «Я с особой ясностью помню отлогую плиту скалы, поросшую ulex и ilex, где мне впервые пришла в голову главная тема книги»⁴³. Очевидно, речь идет не столько о шахматной теме, которая у него созрела уже давно, сколько об ужасном чувстве Лужина, будто какая-то злая сила заставляет повторяться его прошлое, и в его мучительной попытке построить последнюю защиту против этого зловещего повторения, пока наконец он не понимает, что ему остается лишь один последний ход — выпрыгнуть с пятого этажа в смерть. До конца февраля работа продвигалась быстро и гладко⁴⁴. Десятилетия спустя в Америке и в последние годы жизни в Европе лепидоптерология вновь будет служить для Набокова катализатором вдохновения.

Не в силах больше выносить холодный ветер в Ле-Булу, Набоковы переехали 24 апреля в Сора в Арьеже — городок в пятидесяти милях к западу, расположенный на высоте 2000 футов над уровнем моря и заботливо защищенный со всех сторон горами. Набоковы заранее заказали номер в гостинице, однако их не могли устроить слишком примитивные туалеты, вырытые прямо в земле, и они сняли целый этаж в доме лавочника и наняли женщину, которая убирала комнаты и готовила⁴⁵.

Не было случая, чтобы Набоков, шагая с сачком через Сора, не увидел бы, оглянувшись, «каменеющих по мере моего прохождения поселян, точно я был Содом, а они жены Лота». Дороги были труднопроходимыми, то и дело нужно было перебираться через ручьи вброд — даже путеводитель для туристов назвал эти места «le pays des eaux folles»[103], — а луга кишели змеями⁴⁶. Однако подобные мелочи не могли остановить лепидоптеролога.

Все еще работая над «Защитой Лужина», Набоков напечатал в мае восторженную рецензию на «Избранные стихи» Бунина, которого он назвал лучшим русским поэтом после умершего более пятидесяти лет назад Тютчева, лучшим даже, чем Блок⁴⁷. Позже он отказался от этой оценки, но всегда продолжал ставить поэзию Бунина необыкновенно высоко в отличие от его выспренной прозы, за которую Бунина больше всего почитали русские эмигранты.

Несмотря на то что в сачок продолжали попадаться все новые и новые экземпляры бабочек, Набоковы 24 июня вернулись в Берлин с «великолепной коллекцией»⁴⁸. На оставшиеся после поездки ульштейновские деньги они решили купить землю. Прочитав в рекламном объявлении, что в Колберге на Вольцигер Зее, в часе езды на юго-восток от Берлина, продаются участки земли, они вместе с Анной Фейгиной купили один из них — поросший березами и соснами, с небольшим кусочком пляжа и водяными лилиями у берега.

Позднее Набоков вспоминал, что клочок земли по размеру был не больше их далеко не слишком просторных апартаментов в «Палас-отеле» в Монтрё, однако они планировали через два года построить здесь трех- или четырехкомнатный дом⁴⁹.

Строительство еще не началось, когда в июле Набоковы переехали в Колберг, сняв у местного почтальона хибару. Комнаты их были неуютны — правда, они проводили большую часть времени на берегу озера. Здесь Набоков нашел столь необходимые ему для работы тишину и уединение. Он продолжал штурмовать «Защиту» и писал лучше, чем когда-либо. На досуге он тренировал Веру на теннисном корте и развлекал приезжавших из Берлина друзей — энтомолога Кардакова (Набоков по-прежнему не забывал бабочек), своих бывших квартирохозяев фон Далвицей, Каминку с женой, заночевавших как-то в доме почтальона, и Анну Фейгину, которая провела с ними неделю⁵⁰.

Перспективы были, казалось, благоприятными для Сирина. Его рассказ «Бахман» «Vossische Zeitung» напечатала в конце июня на почетном месте. В этом же месяце он сдал в издательство «Слово» сборник, в котором, по образцу Бунина, специально соединил рассказы и стихи: 15 рассказов (из напечатанного ранее 8 рассказов в сборник не попали) и лучшие стихи 1924–1928 годов. К началу августа стали приходить гранки книги «Возвращение Чорба». Однажды он отослал гранки без одной пропущенной им страницы, и ему пришлось просить у почтальона велосипед и мчаться на ближайшую железнодорожную станцию, чтобы послать ее вдогонку⁵¹.

15 августа он написал матери:

Он понимал, что «Защита Лужина» — это важный шаг вперед, а Вера написала свекрови: «Таких вообще еще русская литература не видала»⁵².