И раньше В.Д. Набоков отнюдь не бездействовал. Он продолжал читать лекции в Училище правоведения. Его работы по юриспруденции, в которых он пытался гуманизировать борьбу с преступностью, создали ему репутацию одного из «выдающихся деятелей на поприще русской науки уголовного права»2. Его этюд о сексуальных преступлениях был лучшим из того, что в данной области дала русская криминалистика: отец писателя, придумавшего Лолиту и Кинбота, настойчиво добивался большей защищенности детей и в то же время критиковал существующую систему наказаний за гомосексуальные связи совершеннолетних по обоюдному согласию3.
Подлинную же известность В.Д. Набоков приобрел как политический деятель. С 1899 года оппозиционные выступления в России стали принимать все более организованный и открытый характер. В 1902 году либералы, активно участвовавшие в движении земств, объединились с радикальной интеллигенцией и организовали нелегальную и весьма влиятельную газету «Освобождение», которую выпускал в Штутгарте Петр Струве, — впоследствии он вспоминал о В.Д. Набокове как о своем близком союзнике, печатавшемся в его газете с момента ее основания4.
На еврейский погром в Кишиневе в апреле 1903 года, в результате которого было убито 45 человек, сотни человек ранено, разрушено более тысячи домов и лавок, В.Д. Набоков откликнулся в газете «Право» статьей «Кишиневская кровавая баня»5. Эта сдержанная по тону статья, содержавшая четкий анализ событий, — один из самых ярких образцов русской подцензурной публицистики — взбудоражила всю столицу6. В ней В.Д. Набоков не только возложил на полицию непосредственную ответственность за то, что она не препятствовала погромам, дожидаясь, пока они утихнут сами собой, но также вынес обвинительный приговор интеллектуальному убожеству антисемитизма, поощряемого режимом, при котором с евреями обращались как с париями, а погромщики чувствовали себя безнаказанными. На единомышленников В.Д. Набокова — а они ставили на карту гораздо меньше, чем он, — произвело особенно сильное впечатление то, что он, зная о последствиях публикации для его карьеры и положения в обществе, сделал этот шаг без малейших колебаний7.
II
Убийство фон Плеве, министра внутренних дел, который насаждал полицейские порядки во всех сферах русской жизни, почти ни у кого не вызвало скорби. Сменивший его на этом посту князь П.Д. Святополк-Мирский — человек гораздо более широких взглядов — предоставил печати относительную свободу именно в то время, когда только что образованный (и также нелегальный) «Союз освобождения» решил бросить вызов монархии, подняв против нее общественное мнение с помощью широкомасштабной кампании. Россия терпела одно поражение за другим в войне с Японией, появились первые признаки грядущих волнений, и многие представители русского общества уже не могли мириться с тем, что их лишают права высказать собственное мнение. Выражая свое негодование и свои надежды, интеллигенция подогрела те настроения, из которых вспыхнул пожар революции.
Богатый дом Набоковых — как это ни странно — стал местом, где был зажжен один из главных идеологических костров. 6–9 (19–22) ноября 1904 года в Санкт-Петербурге проходил первый Всероссийский земский съезд. Хотя П.Д. Святополк-Мирского едва не убедили запретить его проведение, он в конце концов позволил делегатам собраться в частных домах. Надежды на этот крупнейший съезд — «самое важное собрание общественности за все годы существования Российской Империи»8, вызвали всеобщий подъем в стране:
Толпы сочувствующих собирались на вокзалах, откуда делегаты уезжали на съезд. По прибытии в Петербург они обнаружили, что, хотя заседания проводились в частных домах, адреса которых не объявлялись публично… извозчики точно знали, куда их везти; а если кто-то сомневался, то дружелюбные полицейские в форме или в штатском указывали им дорогу. Ежедневно приходили горы поздравительных телеграмм. Хотя вместо адреса на них значилось просто: «Петербург. Земский съезд», почтовые служащие безошибочно доставляли их туда, где шли заседания. В этих телеграммах делегатов призывали говорить от имени всей страны, а не только земства, и открыто требовать конституции9.
В царской России решения съезда, открыто призвавшего к принятию конституции, созыву законодательного собрания и предоставлению гражданских прав, были, по существу, революционными и «в действительности послужили началом революции 1905 года»10. По приглашению В.Д. Набокова заключительные заседания съезда состоялись в его доме на Большой Морской — вероятно, в просторной музыкальной гостиной на втором этаже, — и именно здесь были подписаны резолюции съезда. После подписания один из делегатов «воскликнул, что будущие поколения увековечат это событие мраморной мемориальной доской»[20]11.
Деятельность В.Д. Набокова не осталась незамеченной. Через несколько дней после заключительного заседания Земского съезда Николай Таганцев сообщил ему, что Совет императорского Училища правоведения собирается поставить вопрос о несовместимости преподавательской деятельности с активным участием в пропаганде радикальных реформ. Владимир Дмитриевич в тот же день обратился в Совет с письмом, в котором осудил его вмешательство во внеучебные дела, и подал в отставку. Она была незамедлительно принята12.
Политические настроения в России еще более накалились во время так называемой банкетной кампании в ноябре — декабре 1904 года. На многочисленных банкетах, которые широко освещались в газетах, ораторы один за другим требовали всесторонних реформ. В «Других берегах» Набоков вспоминает, как на одном из официальных банкетов его отец «отказался поднять бокал за здоровье монарха»13. К концу этого же года, когда газета «Право» открыто призывала к окончанию войны и реорганизации государственной системы, оппозиционность В.Д. Набокова стала намного более резкой. Граф Сергей Витте, председатель Совета министров и фактический глава правительства, предложил В.Д. Набокову какой-то пост, но услышал в ответ, что «существующему режиму он ни в чем и никакого содействия оказывать не будет»14.
В конце 1904 года Лига Освобождения, ставившая одной из своих задач политизацию быстро растущего рабочего движения в Санкт-Петербурге, привлекла к ее решению священника Г.А. Гапона, который был одновременно профсоюзным лидером и полицейским агентом. В начале 1905 года вспыхнула забастовка на Путиловском заводе. 7 (20) января к стачке, охватившей почти все заводы и фабрики столицы, присоединилось уже свыше ста тысяч рабочих. Более двухсот тысяч человек приняли участие в организованном Гапоном шествии: утром 9 (22) января с разных окраин города к центру, к Зимнему дворцу, двинулись колонны рабочих с портретами царя, крестами, хоругвями и иконами: они хотели вручить Николаю II петицию, в которой подтверждали свою верность государю и в то же время требовали от него радикальных реформ. Их уже ждали войска, и, когда демонстранты отказались разойтись, по ним открыли огонь: более ста человек было убито и почти тысяча ранены. На Мариинской площади в нескольких сотнях метров от дома Набоковых конные жандармы открыли огонь по одной из колонн демонстрантов, сбивая выстрелами ребятишек, прятавшихся в ветвях деревьев15.
