Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В это время распахнулись ворота училища, и с улицы на плац вплыло трепещущее знамя. Его нес, крепко обхватив древко, вице-сержант Лыков. Справа и слева от знаменосца — ассистенты с автоматами: серьезные, сосредоточенные Гербов с медалями на груди и Ковалев. Маленький барабанщик отбивал «Походный марш».

— Училище, смирно! — раздалась команда. — Для встречи слева, под знамя, слушай, на кра-ул!

Оркестр заиграл «Встречный марш», и знамя, прошелестев вдоль фронта, остановилось на правом фланге.

Начальник училища, не отрывая руки от фуражки, подошел к оркестру.

— Здравствуйте, товарищи музыканты, поздравляю вас с праздником!

И, пока генерал проходил вдоль фронта, здороваясь и поздравляя, перекаты голосов сопровождали его, — то почти басистые, когда отвечали старшие, то детски-звонкие, звенящие, когда он останавливался против малышей.

На середину плаца вышли маленькие фанфаристы. Выставив правые полусогнутые ноги вперед, они, опершись фанфарами о колено, замерли. Потом, словно по команде, пластичным жестом поднесли трубы к губам.

«Слушайте все!» — высоким голосом оповестили фанфары.

Начался митинг.

Володя, стоя под знаменем, шепнул Семену:

— Я это запомню навсегда.

И опять, как тогда, после комсомольского собрания, он не мог бы точно сказать, что именно «это». Но он чувствовал: происходит что-то очень значительное, очень важное в его жизни!

— К торжественному маршу… — раздалась протяжная команда, и строй напружинился, — поротно… на одного линейного — дистанция!

Серебряными лучами легли клинки на плечи офицеров. Рота за ротой — мимо линейных, красными флажками окантовавших плац. Рота за ротой — мимо трибуны, с которой внимательно смотрит генерал. Барабаны отбивают дробь.

В последнем ряду тутукинцев старательно вышагивает Самсонов, но никак не поспевает за строем — отстает. Какой-то хлястик бьет Самсонова по ногам, однако и этого он не замечает. Повернув до отказа голову вправо, Сенька старается увидеть генерала, а увидев, располагающе, как старому знакомому, улыбается — широко и добродушно.

После парада здесь же, на плацу, началось выступление приехавших в гости артистов цирка. Гибкий, как пружина, Виталий Лазаренко с наклеенными бровями, сходящимися на лбу, делал сальто через поставленные рядом автомобили — голубой «ЗИС» и неказистую «эмку». Прыгун искал глазами еще что-нибудь, что представляло бы для него более серьезное препятствие.

— У вас лошади есть? — спросил он у сидящего неподалеку на земле Снопкова.

— Есть! — Снопков вскочил с готовностью. — Сколько надо?

— Ведите шесть!

Через несколько минут суворовцы привели своих коней, которые пугливо шарахались и настороженно поводили ушами.

Неутомимый прыгун, прибавляя по одной лошади, весело спрашивал у зрителей после каждого прыжка:

— Ну, как?

И сотни голосов хором отвечали:

— Хорошо!

— Ну, а теперь как?

— Очень хорошо!

Когда выступление артистов закончилось, генерал поблагодарил их и, обращаясь к ребятам, предложил:

— А теперь давайте покажем, что мы умеем делать!

Мгновенно сам собой возник огромный круг, похожий на белый обруч с алой линией погон. В центре круга начали выступать певцы, поэты, гимнасты. Вот так же, — казалось бы, стихийно, — возникает на солдатских привалах пляска и веселая песня, вырывается наружу бодрость людей.

Самсонов с таким азартом ходил колесом и вприсядку, что еще добрый десяток танцоров выскочил в круг.

Кирюша Голиков подскочил к полковнику Ломжину и, дробно выстукивая каблуками, поводя плечами, застенчиво и настойчиво стал то надвигаться на него, то отходить.

Ломжин шевельнул густыми темными бровями, плотнее надвинул фуражку и молодцевато пошел по кругу. Без умолку играл оркестр. «Яблочко» сменялось гопаком, гопак — лезгинкой.

Дадико приятным высоким голосом пропел «Комсомольскую песню». «Крутил» сальто Лыков, и Виталий Лазаренко одобрительно улыбался ему.

Генерал поднял руку. На мгновение наступила тишина.

— Споем все вместе? — спросил Полуэктов, и сотни голосов с готовностью ответили:

— Споем!

И хор, которого еще никогда не слышало училище, потому что сейчас пели все, подхватил торжественно и звонко:

Кипучая, могучая,
Никем не победимая

Генерал пел со всеми, помолодевший, веселый.

…После общего праздничного обеда суворовцев, гостей и офицеров Ковалев получил увольнительную записку и зашел за Галинкой. Они решили погулять в городском саду.

Тополиный пух летал над городом, собираясь в канавах зыбкими комьями. Одна пушинка села Гале на плечо. Володе очень хотелось снять пушинку, но он не решался. На смуглом локте у Галинки он заметил свежую царапину. «Наверно, с кошкой играла», — подумал он.

— Володя, а когда у вас летние каникулы начнутся?

— С первого июля.

— Домой отпустят?

— На один месяц. А отличников учебы — на сорок дней.

Галинка вопросительно посмотрела на Володю, как бы спрашивая: значит, тебя на сорок дней? Но вслух вопроса не задала.

— А после возвращения из дома?

— Мы на месяц выезжаем в лагери до первого сентября.

Галинка нахмурилась.

— Ну, вот еще…

— Что? — спросил Володя, и сердце у него замерло. Он догадывался, чем она недовольна. — Что «ну, вот еще»?

— Да ничего. — Галинка тряхнула головой. — Просто так… А я к тете поеду в деревню. Там пруд, купаться буду, корову доить, — она озорно блеснула глазами. — Не веришь?

— Ну и купайся, — разочарованно сказал Володя.

Они вошли в сад. Народу было много, переливчато играл баян. С криком бегали дети.

— С Бокановым теперь не ссоришься? — спросила Галинка.

— Знаешь, какой он хороший! — горячо отозвался Володя. — Я был несправедлив к нему.

Галинка посмотрела одобрительно.

— К нему приехали жена и сын. Мы думали: ну, теперь займется своими семейными делами, о нас меньше заботиться будет. А он такой же, как раньше. Сегодня после парада подходит ко мне, говорит: «Вот немного устроюсь с квартирными делами, и ты с Галинкой и Семеном приходи ко мне в гости». Пойдем? Правда?

— Конечно, пойдем.

Они свернули на главную аллею.

— А ты что-то важничать начал, как стал вице-сержантом, — неожиданно сказала девушка, уголком глаза взглянув на Ковалева.

— Ну вот еще, — удивился Володя, — нисколько! Просто приятно, что не хуже других. А то Пашков заносился.

— Вот кого я не люблю, — решительно сказала Галинка, — так это вашего Пашкова. У него и лицо какое-то, — она подбирала слово поязвительнее, — породистое. Даже родинки на щеках породистые. Печорина из себя разыгрывает.

Ковалева задел тон Галинки, он считал не по-товарищески выслушивать такие суждения о своем однокласснике.

— Ну, это ты напрасно! Он стал гораздо лучше!

— Ничуть не напрасно! Твой Пашков спесивый и самоуверенный. На улице ко мне один раз подошел: «Миледи, — она смешно и удачно передразнила Пашкова, — мы, кажется, встречались с вами на вечере…» А я так на него посмотрела, так посмотрела, говорю: «Это вам показалось, я не знаю развязных суворовцев». Он отступил и забормотал: «В-виноват, я, кажется, ошибся…»

Володя расхохотался, ясно представив себе лицо Пашкова.

Они постояли у невысокой ограды, за которой виднелась река. В сумерках цветущая акация, казалось, была увешана белыми гирляндами. В саду зажались фонари.

— Ты к нам зайдешь? — спросила Галинка.

— Я еще часа два свободен.

— Ну, тогда пойдем!

Они направились к выходу из сада. Говорить не хотелось — так бы идти и идти вместе темным коридором деревьев… Но аллея кончилась, и на празднично освещенной площади они снова взяли друг друга за руки.

— Я хотел бы тебе летом писать, — сказал Володя.

— Правда? Я буду отвечать…

— Но ведь ты уедешь?

— Я пошутила… Мы с мамой в городе останемся.

50
{"b":"200341","o":1}