— Товарищи суворовцы, — начал он, — в этом году впервые наши воспитанники уехали в офицерские училища. Портреты лучших из них висят у нас на Доске почета в актовом зале. Мы сейчас пойдем туда. Я расскажу вам об этих суворовцах, которыми все мы гордимся. Уверен: многие из вас тоже закончат наше училище с золотыми и серебряными медалями…

В открытое окно проник луч солнца, притаился у ножки стола. Тихо проскрипел чей-то стул, и снова наступила сосредоточенная тишина, только за дверью слышно было позвякивание ключей в руках старшины Привалова.

— И в этой комнате, — продолжал майор, — в военном уголке вы видите мишень лучшего стрелка училища — Володи Ковалева. Генерал наградил его именными часами.

Все, как по команде, повернули головы в сторону военного уголка и стали почтительно рассматривать мишень с пробоинами в «десятке».

— Если вы хотите, — предложил Боканов, — мы будем переписываться с курсантами — нашими выпускниками.

— Хотим! — радостным хором ответили все.

— Решено! Только не надо хором отвечать, у нас ведь не новгородское вече. Людям военным так не пристало… А теперь пойдемте-ка в актовый зал, к Доске почета.

Из актового зала малыши, возбужденные, возвращались к себе в роту без строя.

— Вот с кого надо пример брать! — говорил Федя, мелкими шажками идя между Скрипкиным и Самарцевым. А про себя подумал: «Только я таким никогда не буду, куда мне! Скрипкин хотя и вредный, а правильно говорит, что я размазня». Он печально вздохнул.

— Здорово, — громко восторгался Скрипкин, — кто с золотой медалью окончил, того фамилия на Доске золотыми буквами написана, а кто с серебряной — буковки серебряные!

— А сбоку совсем еще чистая доска висит, — мечтательно сказал Федя.

— У Ковалева глаза — ух! — неожиданно заявил до сих пор молчавший Самарцев. — Настоящий стрелок!

— А из какого карабина он стрелял?

— 1076.

— Майор сказал, этот карабин у Артема, — с завистью напомнил Скрипкин.

Возле расположения своей роты ребята разошлись кто куда. Самарцев решил пойти в библиотеку к Марии Семеновне, она обещала ему новую книгу — о Сталинградской битве. Во дворе Самарцев встретил Артема.

Этот мальчонка приглянулся Каменюке еще тогда, когда он увидел его на турнике, и Артем не упускал Самарцева из виду. Петя нравился ему своей прямотой, напористостью, невольно напоминал Артему, каким он сам был несколько лет назад, как тоже замыкался и «кололся», если думал, что его хотят обидеть. Каменюка за последнее время раздался в плечах, повзрослел и выглядел старше своих лет. Еще резче стали очертания его раздвоенного подбородка, а глаза утратили былое выражение необузданности.

— Здорово, гвардия! — остановил Артем Петю. Лицо Самарцева осветилось радостной улыбкой.

— Здравия желаю, — тихо сказал он.

Каменюка обнял его за плечи, голова Пети доставала Артему до спортивных значков на груди.

Они пошли меж рядов молоденьких тополей.

— Аллея вашей роты, — сделал широкий жест рукой Артем. — Вам ее охранять и убирать. А деревья здесь сажали Володя Ковалев и его товарищи.

Расспросив Петю о его делах в классе и узнав об удачном рассказе, Артем похвалил:

— Это ты молодец! А мы летом в колхозе работали, помогали план выполнять.

— Госпоставки! — знающе вставил Петя, и Каменюка, улыбнувшись улыбкой взрослого, подтвердил:

— Точно. Полковник Зорин в нашу бригаду пришел, — мы у стога работали, — вилы в руки взял, говорит: «Тряхну стариной!»

— Зорин — это кто? — спросил Петя.

— Как говорят, душа училища… Сам увидишь… — ответил Каменюка и начал рассказывать о Зорине, офицерах, лагерной жизни и походах: — На ночь остановились в селении. Сарай для ночевки нашли. Ну, прежде всего сена раздобыли для постели нашему капитану. В армии так положено, — веско пояснил Артем, — подчиненные заботятся о командире, а командир — о подчиненных.

Самарцев понимающе посмотрел на друга.

— А экспедитором мы назначили Авилкина, — продолжал Артем.

— Экспедитор, это кто почту возит? — спросил Петя.

— Он самый! Так вот назначили Авилкина…

— Рыжий ваш… — опять перебил Петя.

— Цвета корки мандарина, — добродушно усмехнувшись, терпеливо ответил Каменюка. — Только, брат, когда старший говорит, младший слушает… Ездил Авилкин из лагерей в город, за почтой, на велосипеде. Однажды уехал, и срок ему возвратиться, а тут разразился ливень страшной силы. Ждем сверх срока час, ждем два — нет нашего экспедитора! Тогда решили мы организовать розыск. Километрах в шести обнаружили: тащит велосипед с грузом, прямо пар идет. А мы для него захватили кашу в котелке. Знаешь, еще теплая. То-то рад был!

Петя слушает с восторгом.

— Это называется армейская дружба, — пояснил Артем. — Ясно?

«Да, со Скрипкиным не очень-то надружишься», — вздохнул Петя, но вслух ничего не сказал.

И Артем Каменюка кое о чем умолчал. Он, например, не рассказал, что ему, секретарю комсомольской организации отделения, частенько приходится вести с Авилкиным крупные разговоры. Артем терпеть не мог нескромности, хвастовства. Павлик был неравнодушен к девятикласснице Аллочке, сестре Мити Родина, с которым продолжал дружить Артем.

— Ну и хвастунишка же он, — возмущенно говорила как-то Артему девушка, — хвалился: «Я теперь начальник. Работу распределю, а сам хожу посвистываю!» Слово какое-то сказал — сачкую?

Артем расхохотался:

— По-курсантски «сачок» означает, — если первые буквы брать, — современный армейский чрезвычайно обленившийся курсант.

— А то еще расписывал, что у вас был тяжелый поход и вы взбирались по таким страшным кручам, что ни словом сказать, ни пером описать…

Артем не стал разоблачать Авилкина, хотя «страшные кручи» были плодом его фантазии. Недаром ребята, когда Павлик начинал прихвастывать, останавливали его репликой: «Режь пополам!» Про себя же Каменюка решил: «Дам же я тебе на бюро за вранье — жарче станет, чем от круч».

…Но обо всем этом Артем, конечно, не стал рассказывать Пете Самарцеву.

— Ну, пока! — козырнул Артем, когда они дошли до библиотеки. — Скажи своим друзьям, что я у вас буду вести военный кружок.

— Скоро? — порывисто спросил Петя.

— С той недели.

— А как ты будешь… вести?

— Поживешь — увидишь! Первая тема: оружие любит ласку, чистоту и смазку. Ясно, пехота? — и, дружески подтолкнув Петю, Артем скрылся.

Немного позже Петя с книгой в руках забился в дальний угол сада.

Приволжские степи… Тридцать три советских воина двое суток бьются с семьюдесятью фашистскими танками. Кончились продукты. Нет воды… Но они удерживают рубеж. Тяжело раненный подносчик патронов Филипп Железнов бросается в бой… Сожжено двадцать семь танков, убито сто пятьдесят гитлеровцев…

И его, Петра, отец — Кондрат Иванович Самарцев, гвардии рядовой — тоже дрался и погиб где-то там, у Сталинграда… Может быть, в этом бою…

Мальчик лихорадочно читает страницу за страницей, забыв обо всем на свете, охваченный одним желанием — стать рядом с бойцами… Только бы удержать рубеж, только бы удержать!

Давно Максим Гурыба не получал такого удовольствия, как сейчас, беседуя с Самарцевым.

Когда Боканов привел этого черненького паренька сюда, в «живой уголок», и сказал: «Вот, пусть посмотрит», Максим нахмурился: «Экскурсии придумали!» Но скоро понял: майор Боканов знал, что делал! Максиму не пришлось жалеть об этом знакомстве.

Оказывается, Самарцев не хуже его самого разбирался в повадках птиц. Стоило Петру увидеть клетки со снегирями и щеглами, как он прирос к ним.

«Живой уголок» за последние годы очень изменился, ему даже перестало подходить это название, и Алексей Николаевич придумал новое: «Хозяйство майора Кубанцева». Хромая галка, еж — каким далеким это казалось! Теперь в двух светлых комнатах Максим и его товарищи разводили длинношерстных кроликов, делали записи наблюдений за морскими свинками. В аквариуме величественно плавала вуалехвостка. На многих клетках были надписи: «Условный рефлекс выработан суворовцем…» — и здесь мелькали фамилии Самсонова, Мамуашвили, Гурыбы.