Насчет моск<овского> фельетона подумаю. Но мне хочется святочный рассказ написать*.
Вчера я послал Вам рассказ Поводова*. Посмотрите. Если годится, то пришлите корректуру. А я водевиль написал*. В этом году я 100 пудов бумаги исписал.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Жан Щеглов кончит тем, что соделается игуменом.
Суворину А. С., 19 декабря 1891*
1072. А. С. СУВОРИНУ
10 декабря 1891 г. Москва.
19 дек.
Я советовал любить добродетель не Вам, а Алексею Алексеевичу: Вы распечатали письмо, посланное ему*, а не Вам. К письму приложены были две корректуры*, посланные под бандеролью.
Письма вскрывают? Представьте, в последнее время я это сильно подозреваю. Хуже всего то, что многие письма, посланные мною и посланные мне — не дошли по адресу*.
Морозовых много*. Московскую, с которой я знаком, зовут Варварой Алексеевной. Насколько мне известно, она не хлопочет о том, чтобы от нее приняли пожертвования. Есть еще другая Морозова*, о которой я слышал из достоверных источников, но о ней расскажу при свидании.
Астрономка* в Петербурге.
Будьте здоровы. Скажите Алексею Алексеевичу, что я послал ему ответ на его письмо*, но Вы перехватили. В своем письме он подписался так: К. Победоносцев; а я, чтобы не отставать и показать свою скромность, расписался в ответе только Саблером.
Пишите.
Ваш А. Чехов.
Егорову Е. П., 20 декабря 1891*
1073. Е. П. ЕГОРОВУ
20 декабря 1891 г. Москва.
20 дек.
Уважаемый Евграф Петрович, посылаю Вам пока еще 17 рублей*. Продолжение будет.
По получении от Вас письма я обратился конфиденциально к председателю нашего литературного фонда*, имеющего 200 тысяч основного капитала, с вопросом: нельзя ли мне получить в ссуду 500 руб.? Эти деньги хотел я послать в ссуду Вам. Но председатель отказал, ссылаясь на недостаток средств.
На беду я никак не могу узнать адреса А. Н. Плещеева* — поэта, который теперь за границей. Он, как Вам известно, получил миллионное наследство и мне бы не отказал. Когда весною мы с ним встретились в Париже, он просил меня взять у него взаймы.
26-го декабря уезжаю в Петербург, где буду жить до 10 января. В случае надобности адресуйтесь так: Петербург, Малая Итальянская, 18, кв. Суворина, Чехову. В Петербурге я попытаюсь достать денег.
14-го дек<абря> я послал Вам 116 р., а ранее послал длинное письмо* и ответа не получил.
Всё, что мною до сих пор было собрано, жертвователи просят употребить на кормежку скота.
Желаю Вам всего хорошего.
Ваш А. Чехов.
Андреевскому С. А., 25 декабря 1891*
1074. С. А. АНДРЕЕВСКОМУ
25 декабря 1891 г. Москва.
25 декабрь.
Начнем с психологии. Судя по Вашему последнему письму, в Вас есть та самая раздражительность*, которая свойственна только богам, поэтам и очень красивым, избалованным женщинам. Трем богиням понадобилось мнение простого пастуха*, красивой женщине после музыки, цветов и мужских ласок вдруг захочется кислой капусты или гречневой крупы, — так и Вам захотелось моей критики. Доказательство, что Вы поэт.
Ваши книжки прочел я очень внимательно* и с большим удовольствием. Помню, дело Лютостанского* читал я вслух в деревне, при поэтической обстановке, и потом был длинный разговор о Вас. Стихи Ваши целое лето лежали у меня на круглом столе, и их читали целое лето я и все, кому случалось подходить к оному столу. Теперь Ваши книжки переплетены и в числе прочих моих bijoux[21] лежат в сундуке, ожидая отправки в Сорочинцы, где родился Гоголь и куда уезжаю я* на постоянное жительство.
Но что я мог написать Вам? Я уважаю Ваши книжки и Ваше авторское чувство, значит, я должен писать серьезно, без ёрничества. Никакая брань не оскорбляет и не опошляет так, как мелкость суждений. А я, должен сознаться, к стыду своему, в своих письмах отличаюсь именно этою мелкостью. Я умею рассуждать только тогда, когда меня наводят или ставят передо мной отдельный вопрос. Я, быть может, умен так же, как Спасович, у меня в голове есть мысли, но они не умеют широкой струей выливаться на бумагу. Я пробовал писать Вам, но выходило что-то газетное, à la Скабичевский.
О Ваших речах нужно писать много или ничего. А много я не умею. Для меня речи таких юристов, как Вы, Кони и др<угие>, представляют двоякий интерес. В них я ищу, во-первых, художественных достоинств*, искусства, и, во-вторых, — того, что имеет научное или судебно-практическое значение. Ваша речь по поводу юнкера, убившего своего товарища*, — это вещь удивительная по грациозности, простоте и картинности; люди живые, и я даже дно оврага вижу*. Речь по делу Назарова — самая умная и полезная в деловом отношении речь*. Но ведь это серьезно и об этом писать надо серьезно и длинно.
Свои книжки непременно пришлю Вам* или сам привезу. Не присылал их раньше, потому что не знал, хотите Вы их иметь или нет, и отчасти потому, что думал или мне казалось, что я их уже послал Вам.
Отчего Вы пьесы не напишете?
В Петербурге я буду после 27-го.
Ваш А. Чехов.
Плещееву А. Н., 25 декабря 1891*
1075. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
