Чеховым, 1 июля 1890^*

847. ЧЕХОВЫМ

1 июля 1890 г. Николаевск.

Сии гиероглифы^* начертаны моим спутником китайцем Сун-Лö-Ли (или, как я его прежде звал, Сон-Люли) и означают: «Я еду в Николаевск. Здравствуйте».

Если судить по «последним» газетам, которые я вчера читал в Хабаровке в Военном собрании, то это письмо вы получите в октябре. Газеты мартовские и апрельские, значит, шли они сюда 2–2½ месяца, отсюда же, против течения почта идет дольше. Сегодня 1-й июль. Значит, плыву я уж 10 дней. Надоело. Пора бы к пристани. Днем жарко, ночью душно; обливаюсь потом. После Хабаровки Амур становится шире Волги. Качает. Гостил ли на Луке Семашко? Была ли Жамэ? Часто ли бывал Иваненко? В Москве опять возьмите пианино. Поклон всем.

Votre à tous Antoine.

Иван хорошо бы сделал, если бы сообщил мне свой московский адрес.

На обороте:

г. Сумы (Харьковской губ.)

Марии Павловне Чеховой.

Гиляровскому В. А., 7 июля 1890^*

848. В. А. ГИЛЯРОВСКОМУ

7 июля 1890 г. Николаевск.

Сохрани это письмо. Мне хочется узнать по штемпелям, по каким путям оно шло до тебя. Опускаю я его в почтовый ящик на пароходе «Байкал», который завтра везет меня в Татарский пролив. Теперь 7-й июль.

Будь здоров. Поклон Марии Ивановне и дочке^*.

Твой А. Чехов.

Чеховым, 11 июля 1890^*

849. ЧЕХОВЫМ

11 июля 1890 г. Сахалин.

Приехал. Здоров. Телеграфируйте Сахалин. Чехов.

На бланке:

Сумы. Чеховой.

Линтваревой Н. М., 16 июля 1890^*

850. Н. М. ЛИНТВАРЕВОЙ

16 июля 1890 г. Сахалин.

Наши упорно молчат. Беспокоюсь. Попросите телеграфировать еженедельно. Кланяюсь. Чехов.

На бланке:

Сумы. Линтваревой.

Чеховой М. П., 17 июля 1890^*

851. М. П. ЧЕХОВОЙ

17 июля 1890 г. Сахалин.

Телеграмму получил. Здоров. Квартира хорошая. Люди добрые. Условия благоприятные. Возвращусь осенью. Привезу много интересного. Поклон Троше, уважаемому товарищу^*, Иваненко, Жамэ, всем. Соскучился. Жарко.

На бланке:

Сумы. Чеховой.

Чеховой М. П., 14 августа 1890^*

852. М. П. ЧЕХОВОЙ

14 августа 1890 г. Сахалин.

Поздравляю^*. Здоров.

На бланке:

Сумы. Чеховой.

Чехову И. П., 30 августа 1890^*

853. И. П. ЧЕХОВУ

30 августа 1890 г. Сахалин.

Попроси Малышева прислать начальнику острова Сахалина генералу Кононовичу программу земских училищ список методику учебников. Изложи подробнее систему управления состав училищных советов. Закажи Суворину выслать наложенным платежом употребительных учебников старшего отделения 150 учеников младшего 300. Выеду сентябре. Здоров. Чехов.

На бланке:

Сумы, Чехову.

Чеховым, 7 сентября 1890.^*

854. ЧЕХОВЫМ

7 сентября 1890 г. Сахалин.

Здоров. Приеду скоро.

На бланке:

Сумы. Чеховой.

Суворину А. С., 11 сентября 1890^*

855. А. С. СУВОРИНУ

11 сентября 1890 г. Татарский пролив, пароход «Байкал».

11 сентября. Пароход «Байкал».

Здравствуйте! Плыву по Татарскому проливу из Северного Сахалина в Южный. Пишу и не знаю, когда это письмо дойдет до Вас. Я здоров, хотя со всех сторон глядит на меня зелеными глазами холера, которая устроила мне ловушку. Во Владивостоке, Японии, Шанхае, Чифу, Суэце и, кажется, даже на Луне — всюду холера, везде карантины и страх. На Сахалине ждут холеру и держат суда в карантине. Одним словом, дело табак. Во Владивостоке мрут европейцы, умерла, между прочим, одна генеральша.

Прожил я на Сев<ерном> Сахалине ровно два месяца. Принят я был местной администрацией чрезвычайно любезно, хотя Галкин не писал обо мне ни слова. Ни Галкин, ни баронесса Выхухоль^*, ни другие гении, к которым я имел глупость обращаться за помощью, никакой помощи мне не оказали; пришлось действовать на собственный страх.

Сахалинский генерал Кононович интеллигентный и порядочный человек. Мы скоро спелись, и всё обошлось благополучно. Я привезу с собою кое-какие бумаги, из которых Вы увидите, что условия, в которые я был поставлен с самого начала, были благоприятнейшими. Я видел всё; стало быть, вопрос теперь не в том, что я видел, а как видел.

Не знаю, что у меня выйдет, но сделано мною немало. Хватило бы на три диссертации. Я вставал каждый день в 5 часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, что мною многое еще не сделано, а теперь, когда уже я покончил с каторгою, у меня такое чувство, как будто я видел всё, но слона-то и не приметил^*.

Кстати сказать, я имел терпение сделать перепись^* всего сахалинского населения. Я объездил все поселения, заходил во все избы и говорил с каждым; употреблял я при переписи карточную систему, и мною уже записано около десяти тысяч человек каторжных и поселенцев. Другими словами, на Сахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы со мной. Особенно удалась мне перепись детей, на которую я возлагаю немало надежд.

У Ландсберга я обедал, у бывшей баронессы Гембрук сидел в кухне… Был у всех знаменитостей. Присутствовал при наказании плетьми, после чего ночи три-четыре мне снились палач и отвратительная кобыла. Беседовал с прикованными к тачкам. Когда однажды в руднике я пил чай, бывший петербургский купец Бородавкин, присланный сюда за поджог, вынул из кармана чайную ложку и подал ее мне, а в итоге я расстроил себе нервы и дал себе слово больше на Сахалин не ездить.

Написал бы Вам больше, но в каюте сидит барыня, неугомонно хохочущая и болтающая^*. Нет сил писать. Хохочет и трещит она со вчерашнего вечера.

Это письмо пойдет через Америку, а я поеду, должно быть, не через Америку. Все говорят, что американский путь дороже и скучнее.