Когда я рассказывал Ивану о том, как Валентина Николаевна увязывала мой багаж, то он минуту подумал, почесал у себя за ухом и глубоко вздохнул*. А багаж в самом деле был увязан так художественно, что мне не хотелось развязывать.
Хладнокровна ли Наталия Михайловна?
Ну, да хранит Вас создатель.
Душевно преданный
А. Чехов.
Посылаю Вам свою erysipelas*.
Евреиновой А. М., 7 сентября 1889*
679. А. М. ЕВРЕИНОВОЙ
7 сентября 1889 г. Москва.
7 сентябрь.
Ваша телеграмма застала меня врасплох, уважаемая Анна Михайловна. Послав Вам письмо*, я успокоился и, занявшись обработкой своей вещи*, исковеркал ее вдоль и поперек и выбросил кусок середины и весь конец, решив заменить их новыми. Что же мне теперь делать? Не могу я послать Вам того, что кажется мне недоделанным и не нравится. Вещь сама по себе, по своей натуре, скучновата, а если не заняться ею внимательно, то может получиться, как выражаются французы, чёрт знает что.
Возможна только одна комбинация, очень неудобная для меня и для редакции и которою можно воспользоваться только в случае крайней нужды. Я разделю свой рассказ на две равных доли: одну половину поспешу приготовить к 12–15 сентября для октябрьской книжки, а другую вышлю для ноябрьской. В рассказе 3–4 листа, и делить его можно.
Если согласны на такую комбинацию, то дайте мне знать.
Сюжет рассказа новый: житие одного старого профессора, тайного советника. Очень трудно писать. То и дело приходится переделывать целые страницы, так как весь рассказ испорчен тем отвратительным настроением, от которого я не мог отделаться во всё лето. Вероятно, он не понравится, но что шуму наделает и что «Русская мысль» его обругает*, я в этом убежден.
Что Короленко?*
Простите бога ради, что я причинил Вам столько хлопот. В другой раз буду исправнее. Поклонитесь Марии Дмитриевне и Алексею Николаевичу. Моя фамилия благодарит Вас за поклон (в телеграмме) и шлет Вам самый сердечный привет.
Душевно преданный
А. Чехов.
Суворину А. А., 7 сентября 1889*
680. А. А. СУВОРИНУ
7 сентября 1889 г. Москва.
7 сент. Москва, Кудринская Садовая, д. Корнеева.
Здравствуйте, почтенный друг. У меня к Вам есть дело такого рода.
В январе этого года, когда я был в Петербурге и ставил своего «Иванова», в один из вечеров мною было получено из Москвы письмо от М. Н. Островской*, сестры покойного драматурга и ныне благополучно генеральствующего министра*. Она поручала мне в этом письме спросить у Алексея Сергеевича, не возьмется ли он издать ее детские рассказы? (Она детская писательница; о чем и как пишет, я не знаю.) Я показал письмо Алексею Сергеевичу и получил приблизительно такой ответ: «Хорошо, я издам. Только теперь рано, надо издавать детские рассказы к Рождеству. Пусть пришлет осенью». Я тоже сказал «хорошо» и послал его ответ г-же Островской.
Вчера у меня был брат ее Петр Николаевич Островский и спросил меня, что ему и сестре его надлежит теперь делать. Я почел за благо сказать ему, что Алексей Сергеевич теперь за границею и что за разрешением вопроса я обращусь к Вам, ибо Вы, как выражается Богданов, наследник-цесаревич. Теперь напишите мне, что делать*: ждать ли Островской возвращения Алекс<ея> Серг<еевича> или высылать материал для набора (20 листов!!)?
Мне, конечно, очень лестно, что у меня бывают родные братья министров и великих писателей, но еще более лестно сознание, что я оказываю им протекцию. Но если бы они не впутывали меня в свои дела, мне было бы еще более и более лестно.
Был я в Одессе* и хаживал в Ваш магазин. Тамошний Ваш главный книжный метрдотель — джентльмен в сравнении с Богдановым. Очень приличный человек.
Как идет Ваш «Стоглав»?*
Будьте здоровы и веселы. Накатал я повесть* (600–700 руб.) и на днях посылаю ее в клинику женских болезней, т. е. в «Северный вестник», где я состою главным генерал-штаб-доктором.
Ваш А. Чехов.
Лихачеву В. С., 8 сентября 1889*
681. В. С. ЛИХАЧЕВУ
8 сентября 1889 г. Москва.
8 сент.
Вот Вам, добрейший Владимир Сергеевич, выдержка из куманинского письма, полученного мною сегодня утром: «Иметь нашим сотрудником г. Лихачева очень рады. Гонорар, который мы платим за пьесы, вообще небольшой и притом находится в прямой зависимости от того, шла ли пьеса и где, так как от этого зависит розничная продажа. За 4 и 5-актн<ые> пьесы, шедшие на импер<аторских> театрах, мы платим 100–150 р. за пьесу, а за пьесы, шедшие на частных сценах, не свыше 75 р., за пьесы же, нигде не поставленные, мы никакого гонорара не платим, разве несколько экземпляров».
Вот Вам то, что Вы хотели знать об «Артисте»*. Что же касается моей готовности быть Вам полезным, то она, надеюсь, не подлежала у Вас никакому сомнению. Рад служить и, буде Вы пожелаете обратиться ко мне с каким-либо поручением, то делайте это во всяк день и во всяк час, не утруждая себя ни извинениями, ни ссылками на беспокойство, которое, кстати говоря, редко бывает знакомо моей душе, когда мне приходится исполнять поручения хороших людей.
Будьте здоровы и поклонитесь нашим общим знакомым.
Душевно преданный
А. Чехов.
Куманину Ф. А., 9 сентября 1889*
682. Ф. А. КУМАНИНУ
9 сентября 1889 г. Москва.
9 сент.
Уважаемый Федор Александрович!
Суворин теперь за границею и вернется, вероятно, в конце октября. Лихачеву я написал*, а «Лебединую песню» посылаю*.
Уважающий А. Чехов.
Чехову Ал. П., 9 сентября 1889*
683. Ал. П. ЧЕХОВУ
9 сентября 1889 г. Москва.
9 сент.
Алкоголизмус!
Во-первых, напрасно ты извиняешься за долг; должен ты не столько мне, сколько Маше, да и не в долгах дело, а в хорошем поведении и в послушании, во-вторых, напрасно ты обвиняешь Суворина в какой-то ошибке, заставляющей тебя ныне бедствовать; напрасно, ибо мне из самых достоверных источников известно, что ты сам просил у него жалованье* за 2 месяца вперед; в-третьих, ты должен что-то тетке Ф<едосье> Я<ковлевне>, и мать насчет этого поет иеремиады, и, в-четвертых, сим извещаю тебя, что я уже вернулся в Москву. Адрес прежний.
