Пишу это письмо в то время, когда в Питере идет второе действие моего «Иванова». — 6 февраля состоялся второй спектакль «Иванова». М. И. Чайковский на следующий день писал Чехову: «Согласно обещанию, вот Вам, милый Антон Павлович, отчет о вчерашнем представлении <…> первый акт я застал только в конце, поэтому ничего не могу сказать о его исполнении <…> Второй акт шел, как в бенефис Федорова до появления Сашеньки. Вместо изящной фигуры Савиной, показалась, по-моему, очень несимпатичная по внешности и отнюдь не изящная — Мичурина <…> Третий акт прошел безусловно еще лучше, чем на первом представлении, как-то цельнее, спокойнее. Мичурина хоть и была хуже Савиной, но, как говорится, „ансамбля не испортила“, а некоторые вещи сказала очень мило. Давыдов в сцене с доктором и с женою был превосходен, Стрепетова еще лучше: фразу „когда, когда он сказал?“ она произнесла внятнее и со стоном, от которого только камень, кажется, не заплачет. Я был потрясен до глубины души. Вся зала, как один человек, начала вызывать Вас. Помощник режиссера вышел объявить об Вашем отсутствии <…> В фойе <…> один литератор, к несчастью, не знаю его фамилии (но узнаю, наверно), говорил, что после пьес Гоголя ничего подобного он не видел <…> Четвертый акт был ослаблен игрою Мичуриной <…> В общем, успех пьесы был тот же, что 31-го января <…> Я смотрел пьесу с интересом и вниманием неослабным, много уловил новых прелестных черт и яснее заметил недостатки, а, в общем, по окончании ее остался при этом же мнении, что это самое талантливое произведение из всех новых, какие я видел на Александринской сцене, и что в авторе ее сидит будущий великий драматург, который когда-нибудь скажет нечто великое» (Записки ГБЛ, вып. 8, М., 1941, стр. 72–73). На этом же спектакле был В. В. Билибин. 9 февраля он писал Чехову: «Был на втором представлении „Иванова“. Театр оказался совершенно полон. Я запасся билетами заблаговременно, чрез „Центральную кассу“. Посылаю афишу на память. Автора вызывали после 3-го действия, но чья-то заспанная рожа во фраке объявила со сцены, что автора в театре нет. <…> Как один из публики, я имею право поблагодарить Вас за доставленное мне „Ивановым“ удовольствие. Говорю искренно. Мне больше всего понравилось первое действие. В двух первых действиях, однако, Иванов, в исполнении и гримировке Давыдова, мне был крайне антипатичен. Финал 3 акта разыгран Давыдовым и Стрепетовою прекрасно, а как у меня вообще взвинчены нервы, то я чуть было не расплакался, что делает Вам честь <…> Россия смотрит на Вас и ждет… Долго ли ей ждать?» (ГБЛ).
592. А. М. ЕВРЕИНОВОЙ
8 февраля 1889 г.
Печатается по тексту: «Голос минувшего», Париж, 1926, № 4, стр. 120, где опубликовано впервые.
Год устанавливается по содержанию: речь идет о печатании в «Северном вестнике» пьесы «Иванов».
А. М. Евреинова ответила 11 февраля 1889 г. (ГБЛ).
…корректура моего «Иванова»… — «Иванов» печатался в мартовской книжке «Северного вестника» за 1889 г.
Мария Дмитриевна — М. Д. Федорова.
Алексей Николаевич — Плещеев.
…снятся миллионы, которые я так легкомысленно прозевал. Нельзя ли посвататься по телеграфу? — Шутка о якобы предполагаемой женитьбе Чехова на вдове миллионера Сибирякова.
593. А. С. СУВОРИНУ
8 февраля 1889 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. II, стр. 298–300.
Год устанавливается по упоминанию рецензии А. С. Суворина на спектакль «Иванов» в Александринском театре («Новое время», 1889, № 4649, 6 февраля).
Рецензия прекрасная…— «Драма г. Чехова „Иванов“, — писал Суворин, — возбудила толки и разговоры в среде литературной как произведение таланта многообещающего и давшего прекрасные беллетристические вещи». Суворин суммировал основные претензии, которые предъявляло Ч ехову большинство рецензентов: в пьесе мало действия, и центральная ее фигура Иванов «требовала бы широких рамок романа или большой повести». Но, каковы бы ни были недостатки пьесы, это произведение — «явление выдающееся и свежее, и по лицам, действительно живым, и по бытовым картинам, и по объективности воистину талантливой». В рецензии, по-видимому, нашли отражение беседы Чехова и Суворина по самым разным вопросам и поводам. «Миросозерцание у него совершенно свое, — писал Суворин, — крепко сложившееся, гуманное, но без сентиментальности, независимое от всяких направлений <…> оно отличается большим здравомыслием и любовью к жизни <…> Это позволяет ему смотреть прямо в глаза природе и людям и, нимало не лукавя, приветствовать живую жизнь всюду, где она копошится. Ничего отравленного какими-нибудь предвзятыми идеями нет у этого талантливого человека. Поэтому нет у него предвзятости и в форме, которую он дает своим произведениям, и предвзятости в характерах, которые он рисует. Он не любит ни фраз, ни нытья, ни отчаяния и является другом самых обыкновенных людей <…> он, как мне кажется, тот писатель, который скажет, в художественных образах, больше правды, чем все его сверстники и современники по таланту». Объясняя сущность характера Иванова как типа современной эпохи («почти словами автора»), Суворин ввел в свою рецензию обширные куски из письма Чехова к нему от 30 декабря 1888 г. Эти скрытые цитаты из письма Чехова совершенно по-новому осветили содержание пьесы и дали неизмеримо более глубокое ее толкование, чем все остальные — в том числе и самые доброжелательные — рецензии. Высоко оценил Суворин и спектакль Александринского театра: «„Иванов“ был принят актерами очень внимательно. Они сейчас же заметили, что пьеса вылезает из репертуара, что для выходов ничего нет, что роли написаны не по актерам, а актеры должны приноравливаться к ролям. И труппа прекрасно справилась с этим делом. <…> свежесть пьесы, присутствие в ней несомненного таланта, оригинальность ее эффектов, простых и понятных, не притянутых за волосы, сказались как нельзя лучше и на игре актеров».
…не должен был брать Иванова «готовым». — В рецензиях, частных разговорах и письмах к Чехову отмечалось, что Иванов как характер недостаточно мотивирован: непонятно, что сделало его таким. По общему мнению, материал «Иванова» требовал не драматургической, а повествовательной формы. Таким же было мнение Суворина, высказываемое им не только в разговорах и переписке с Чеховым, но и — приглушенно — в рецензии.
Получаю по поводу «Иванова» анонимные и неанонимные письма. ~ Все письма толкуют Иванова одинаково. Очевидно, поняли…— 1 февраля Чехов получил анонимное письмо из Петербурга, подписанное инициалами — В. Т.: «Не поленитесь прочесть эту заметку-вопрос и ответить на него. — Мы слушали вчера Вашу пьесу „Иванов“, и как ни хорошо всё — и драма и исполнители, как ни вызывали с восторгом автора и как ни аплодировали ему, — один вопрос мне не дает покою и хочется бросить упрек автору за мысль этой драмы. Что хотели Вы сказать Ивановым — пусть это „глубоко истинный, высокохудожественный тип“ — тем хуже. Он говорит собой — молодежь, не трать слишком свои силы, или — не берись ни за что горячо, не увлекайся никаким делом, брось горячие порывы, горячие стремления, не отдавайся ничему весь — беззаветно и бескорыстно, а вечно примеривай — под силу ли ноша, береги свои косточки, — а то посмотри на меня — вот что станется с тобой и чем ты кончишь. И это Иванов предлагает старику говорить честной молодежи как разумное, сердечное предостережение. Не все старики таковы, как Ваш, каким передал его г. Варламов. В их устах это предостережение будет, пожалуй, только теплой заботой. А разве не эту же фразу повторяют наши „предварительные“, повторяли виселицы и будет еще долго и благодаря Вам еще дольше повторять вся охранительная и так могущественная партия.
Вчера была дана в первый раз Ваша драма, а сегодня она уже повлияла на судьбу одного из этой молодежи. — Какой горький упрек Вам, какое негодование и горе кипит против Вас в душе. Ту же мысль сказал Надсон: „я не жил, я горел, и две жизни в одну…“ Но разве он сказал так, как Вы?! — Неужели, по-Вашему, лучше всю жизнь прожить ровно, осторожно, красиво, „принося посильную пользу“, или же так: когда у человека много сил, горячей энергии, страстное желание отдать всего себя на служение чему-нибудь великому и полезному — пусть он бросится в это дело, отдаст ему все свои силы, ну и пусть надломится и погибнет. Все-таки и сам он счастливее будет и пользы принесет больше. О счастье в то время, когда он, отдавшись всеми силами души тому делу, в которое верит, будет служить ему, и говорить нечего — что может сравниться с этим счастьем?! Но даже и тогда, когда, надломленный, он не будет чувствовать в себе „силы жизни“, — сознание, на что он ее истратил, не даст ему упрекнуть свое прошедшее, да и 32 г. не так уж мало? И лучше умереть от невозможности дальше жить, сознательно, чем умереть насильно, с жалобами. А вот принесет ли он пользы больше — об этом надо много подумать, — но мне кажется, что такие-то люди и делали перевороты, двигали прогресс (С. М. Миртов). <Очевидно, имеется в виду П. Л. Миртов (псевдоним П. Л. Лаврова)>. Я думаю, что Иванов именно от такой работы „устал“. Вот что мне хотелось сказать Автору „Иванова“ и на что прошу ответа. Не будь Ваше произведение такое талантливое, оно бы не возбудило, вероятно, всех этих мыслей, не стало бы так влиять» (ГБЛ). После того как Чехов отказался отвечать на анонимное письмо, его корреспондент назвал свое имя. Это была курсистка В. М. Тренюхина (см. также «Несохранившиеся и ненайденные письма», № 342*).
