Пишу это письмо в то время, когда в Питере идет второе действие моего« Иванова». — 6 февраля состоялся второй спектакль «Иванова». М. И. Чайковский на следующий день писал Чехову: «Согласно обещанию, вот Вам, милый Антон Павлович, отчет о вчерашнем представлении <…> первый акт я застал только в конце, поэтому ничего не могу сказать о его исполнении <…> Второй акт шел, как в бенефис Федорова до появления Сашеньки. Вместо изящной фигуры Савиной, показалась, по-моему, очень несимпатичная по внешности и отнюдь не изящная — Мичурина <…> Третий акт прошел безусловно еще лучше, чем на первом представлении, как-то цельнее, спокойнее. Мичурина хоть и была хуже Савиной, но, как говорится, „ансамбля не испортила“, а некоторые вещи сказала очень мило. Давыдов в сцене с доктором и с женою был превосходен, Стрепетова еще лучше: фразу „когда, когда он сказал?“ она произнесла внятнее и со стоном, от которого только камень, кажется, не заплачет. Я был потрясен до глубины души. Вся зала, как один человек, начала вызывать Вас. Помощник режиссера вышел объявить об Вашем отсутствии <…> В фойе <…> один литератор, к несчастью, не знаю его фамилии (но узнаю, наверно), говорил, что после пьес Гоголя ничего подобного он не видел <…> Четвертый акт был ослаблен игрою Мичуриной <…> В общем, успех пьесы был тот же, что 31-го января <…> Я смотрел пьесу с интересом и вниманием неослабным, много уловил новых прелестных черт и яснее заметил недостатки, а, в общем, по окончании ее остался при этом же мнении, что это самое талантливое произведение из всех новых, какие я видел на Александринской сцене, и что в авторе ее сидит будущий великий драматург, который когда-нибудь скажет нечто великое» ( Записки ГБЛ, вып. 8, М., 1941, стр. 72–73). На этом же спектакле был В. В. Билибин. 9 февраля он писал Чехову: «Был на втором представлении „Иванова“. Театр оказался совершенно полон. Я запасся билетами заблаговременно, чрез „Центральную кассу“. Посылаю афишу на память. Автора вызывали после 3-го действия, но чья-то заспанная рожа во фраке объявила со сцены, что автора в театре нет. <…> Как один из публики, я имею право поблагодарить Вас за доставленное мне „Ивановым“ удовольствие. Говорю искренно. Мне больше всего понравилось первое действие. В двух первых действиях, однако, Иванов, в исполнении и гримировке Давыдова, мне был крайне антипатичен. Финал 3 акта разыгран Давыдовым и Стрепетовою прекрасно, а как у меня вообще взвинчены нервы, то я чуть было не расплакался, что делает Вам честь <…> Россия смотрит на Вас и ждет… Долго ли ей ждать?» ( ГБЛ).
592. А. М. ЕВРЕИНОВОЙ
8 февраля 1889 г.
Печатается по тексту: «Голос минувшего», Париж, 1926, № 4, стр. 120, где опубликовано впервые.
Год устанавливается по содержанию: речь идет о печатании в «Северном вестнике» пьесы «Иванов».
А. М. Евреинова ответила 11 февраля 1889 г. ( ГБЛ).
… корректура моего« Иванова»… — «Иванов» печатался в мартовской книжке «Северного вестника» за 1889 г.
Мария Дмитриевна— М. Д. Федорова.
Алексей Николаевич— Плещеев.
… снятся миллионы, которые я так легкомысленно прозевал. Нельзя ли посвататься по телеграфу? — Шутка о якобы предполагаемой женитьбе Чехова на вдове миллионера Сибирякова.
593. А. С. СУВОРИНУ
8 февраля 1889 г.
Печатается по автографу ( ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. II, стр. 298–300.
Год устанавливается по упоминанию рецензии А. С. Суворина на спектакль «Иванов» в Александринском театре («Новое время», 1889, № 4649, 6 февраля).
Рецензия прекрасная…— «Драма г. Чехова „Иванов“, — писал Суворин, — возбудила толки и разговоры в среде литературной как произведение таланта многообещающего и давшего прекрасные беллетристические вещи». Суворин суммировал основные претензии, которые предъявляло Ч ехову большинство рецензентов: в пьесе мало действия, и центральная ее фигура Иванов «требовала бы широких рамок романа или большой повести». Но, каковы бы ни были недостатки пьесы, это произведение — «явление выдающееся и свежее, и по лицам, действительно живым, и по бытовым картинам, и по объективности воистину талантливой». В рецензии, по-видимому, нашли отражение беседы Чехова и Суворина по самым разным вопросам и поводам. «Миросозерцание у него совершенно свое, — писал Суворин, — крепко сложившееся, гуманное, но без сентиментальности, независимое от всяких направлений <…> оно отличается большим здравомыслием и любовью к жизни <…> Это позволяет ему смотреть прямо в глаза природе и людям и, нимало не лукавя, приветствовать живую жизнь всюду, где она копошится. Ничего отравленного какими-нибудь предвзятыми идеями нет у этого талантливого человека. Поэтому нет у него предвзятости и в форме, которую он дает своим произведениям, и предвзятости в характерах, которые он рисует. Он не любит ни фраз, ни нытья, ни отчаяния и является другом самых обыкновенных людей <…> он, как мне кажется, тот писатель, который скажет, в художественных образах, больше правды, чем все его сверстники и современники по таланту». Объясняя сущность характера Иванова как типа современной эпохи («почти словами автора»), Суворин ввел в свою рецензию обширные куски из письма Чехова к нему от 30 декабря 1888 г. Эти скрытые цитаты из письма Чехова совершенно по-новому осветили содержание пьесы и дали неизмеримо более глубокое ее толкование, чем все остальные — в том числе и самые доброжелательные — рецензии. Высоко оценил Суворин и спектакль Александринского театра: «„Иванов“ был принят актерами очень внимательно. Они сейчас же заметили, что пьеса вылезает из репертуара, что для выходов ничего нет, что роли написаны не по актерам, а актеры должны приноравливаться к ролям. И труппа прекрасно справилась с этим делом. <…> свежесть пьесы, присутствие в ней несомненного таланта, оригинальность ее эффектов, простых и понятных, не притянутых за волосы, сказались как нельзя лучше и на игре актеров».
… не должен был брать Иванова« готовым». — В рецензиях, частных разговорах и письмах к Чехову отмечалось, что Иванов как характер недостаточно мотивирован: непонятно, что сделало его таким. По общему мнению, материал «Иванова» требовал не драматургической, а повествовательной формы. Таким же было мнение Суворина, высказываемое им не только в разговорах и переписке с Чеховым, но и — приглушенно — в рецензии.
Получаю по поводу« Иванова» анонимные и неанонимные письма. ~ Все письма толкуют Иванова одинаково. Очевидно, поняли…— 1 февраля Чехов получил анонимное письмо из Петербурга, подписанное инициалами — В. Т.: «Не поленитесь прочесть эту заметку-вопрос и ответить на него. — Мы слушали вчера Вашу пьесу „Иванов“, и как ни хорошо всё — и драма и исполнители, как ни вызывали с восторгом автора и как ни аплодировали ему, — один вопрос мне не дает покою и хочется бросить упрек автору за мысль этой драмы. Что хотели Вы сказать Ивановым — пусть это „глубоко истинный, высокохудожественный тип“ — тем хуже. Он говорит собой — молодежь, не трать слишком свои силы, или — не берись ни за что горячо, не увлекайся никаким делом, брось горячие порывы, горячие стремления, не отдавайся ничему весь — беззаветно и бескорыстно, а вечно примеривай — под силу ли ноша, береги свои косточки, — а то посмотри на меня — вот что станется с тобой и чем ты кончишь. И это Иванов предлагает старику говорить честной молодежи как разумное, сердечное предостережение. Не все старики таковы, как Ваш, каким передал его г. Варламов. В их устах это предостережение будет, пожалуй, только теплой заботой. А разве не эту же фразу повторяют наши „предварительные“, повторяли виселицы и будет еще долго и благодаря Вам еще дольше повторять вся охранительная и так могущественная партия.
Вчера была дана в первый раз Ваша драма, а сегодня она уже повлияла на судьбу одного из этой молодежи. — Какой горький упрек Вам, какое негодование и горе кипит против Вас в душе. Ту же мысль сказал Надсон: „я не жил, я горел, и две жизни в одну…“ Но разве он сказал так, как Вы?! — Неужели, по-Вашему, лучше всю жизнь прожить ровно, осторожно, красиво, „принося посильную пользу“, или же так: когда у человека много сил, горячей энергии, страстное желание отдать всего себя на служение чему-нибудь великому и полезному — пусть он бросится в это дело, отдаст ему все свои силы, ну и пусть надломится и погибнет. Все-таки и сам он счастливее будет и пользы принесет больше. О счастье в то время, когда он, отдавшись всеми силами души тому делу, в которое верит, будет служить ему, и говорить нечего — что может сравниться с этим счастьем?! Но даже и тогда, когда, надломленный, он не будет чувствовать в себе „силы жизни“, — сознание, на что он ее истратил, не даст ему упрекнуть свое прошедшее, да и 32 г. не так уж мало? И лучше умереть от невозможности дальше жить, сознательно, чем умереть насильно, с жалобами. А вот принесет ли он пользы больше — об этом надо много подумать, — но мне кажется, что такие-то люди и делали перевороты, двигали прогресс (С. М. Миртов). <Очевидно, имеется в виду П. Л. Миртов (псевдоним П. Л. Лаврова)>. Я думаю, что Иванов именно от такой работы „устал“. Вот что мне хотелось сказать Автору „Иванова“ и на что прошу ответа. Не будь Ваше произведение такое талантливое, оно бы не возбудило, вероятно, всех этих мыслей, не стало бы так влиять» ( ГБЛ). После того как Чехов отказался отвечать на анонимное письмо, его корреспондент назвал свое имя. Это была курсистка В. М. Тренюхина (см. также «Несохранившиеся и ненайденные письма», № 342 * ).
