Очень рад служить и сегодня же пошлю стихи старику Плещееву*, редактирующему «Северн<ый> вестник», но заранее предрекаю полное фиаско. Если и поместят стихи, то не раньше, как через 3–4 года, так как все редакционные столы, ящики и портфейли давно уже завалены стихами. Девать некуда. Да и трудно тебе и вообще всем случайным сотрудникам конкурировать с туземными поэтами, пишущими, как тебе известно, очень много. Всякая редакция скорее даст заработок своему человеку, чем чужому. Это я говорю о толстых журналах. Новое же время не печатает никого, кроме Фофанова, да и то только по воскресеньям.
Если бы ты прислал прозу, тогда была бы другая песня. В прозе нуждаются и за прозу платят дороже, чем за стихи. Я получаю 20 к. со строки, чего мне не платили бы за стихи. Намотай это себе на ус.
Мой «Иванов» написан 2 года тому назад, шел в прошлом году в Москве, шел 31 января в Петербурге с громадным успехом и напечатан в мартовской книжке (сего года) в «Северн <ом> вестнике»*, куда и направь свои стопы, буде тебе любопытно.
Откуда ты взял, что я много пишу?* За весь последний год, т. е. за лето и зиму, я и пяти рассказов не сделал. Живу книжками да пьесами. Напротив, надо бы больше писать, да толкастики не хватает. Лермонтов умер 28 лет, а написал больше, чем оба мы с тобой вместе. Талант познается не только по качеству, но и по количеству им содеянного.
Будь здоров и богом храним.
Твой А. Чехов.
Воображаю я эту Ивановку*…Шмули, шмули, шмули без конца… Площадь, бурая от навоза, садов нет, реки нет, синагога, церковь с ржавой крышей, лавка Итина, серый, пасмурный барский дом, почтовое отделение, где пахнет постными щами… А главное — глубокий, глинистый, невылазный овраг, отделяющий Ивановку от мира и от Крестной… Воображаю и эту Крестную, засыпанную снегом или черную от плохого угля… А кругом степь, степь, степь…
Впрочем, скоро весна, а ради сей особы всё простить можно…
Где теперь Яковенко?
Суворину А. С., 6 марта 1889*
616. А. С. СУВОРИНУ
6 марта 1889 г. Москва.
6 март.
Посылаю Вам, дорогой Алексей Сергеевич, тот очень дешевый и бесполезный подарок, который я обещал Вам*. За словарями я буду скучать, поскучайте и Вы за моим подарком. Сочинил я его в один присест, спешил, а потому вышел он у меня дешевле дешевого. За то, что я воспользовался Вашим заглавием, подавайте в суд. Не показывайте его никому, а, прочитавши, бросьте в камин. Можете бросить и не читая. Вам я всё позволяю. Можете даже по прочтении сказать: чёрт знает что!
Из дирекции я получил 997 рублев за «Иванова» и «Медведя». Запер их в стол. Цыган не заработает того живым медведем, что я заработал дохлым. 500 рублей дал мне зверь.
Мой Михайло кончил курс в университете; кончилось и мое юридическое образование, так как лекции уже не будут валяться по столам и мне не за что будет хвататься в часы скуки и досуга.
А весны всё еще нет. Ужасно надоел холод.
Большие надежды возлагаю я на лето.
А Стива Облонский забыл про лодки*.
Всем кланяюсь. Будьте счастливы.
Ваш А. Чехов.
Плещееву А. Н., 7 марта 1889*
617. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
7 марта 1889 г. Москва.
7 марта.
Давно уж я не писал Вам, милый Алексей Николаевич, и давно уж не получал от Вас писем*. Соскучился. Как Вы живете, как Ваше здоровье, что у Вас нового?
Я живу серо, по обыкновению. Нового ничего нет, ожидаю нетерпеливо весну и во всю ивановскую трачу те деньги, которые получил за своего «Иванова».
Кстати, об «Иванове». В библиотеку Рассохина поступают требования из провинции и от частных лиц, а между тем Демаков почему-то не шлет мне оттисков*. Рассохин засыпал меня письмами*. Если увидите, голубчик, Демакова, то скажите ему, чтоб поторопился.
Пишу рассказы. Один уже послал на днях Суворину*, другой пишу помаленьку и шлифую*. Летом буду коптеть над романом*. Свой роман посвящу я Вам — это завещала мне моя душа. Я Вам еще ничего не посвящал в печати, но в мечтах и в планах моих Вам посвящена моя самая лучшая вещь.
Пьес не стану писать. Если будет досуг, то сделаю что-нибудь пур манже[11], но осень и зиму буду отдавать только беллетристике. Не улыбается мне слава драматурга.
Все мои Вам кланяются. Сестра шлет свой привет Елене Алексеевне и приглашает ее к нам на лето. На Луку мы берем с собой музыкантов, не будет скучно.
Будьте здоровы и да хранит Вас бог.
Ваш А. Чехов.
Со мной учился в гимназии некий П. А. Сергеенко. Он пишет стихи и печатается. Прислал мне вчера пару стихов с просьбой послать их в «Сев<ерный> вестник», что я и исполняю, написав автору*, что я заранее предрекаю ему полнейшее фиаско.
Тихонову В. А., 7 марта 1889*
618. В. А. ТИХОНОВУ
7 марта 1889 г. Москва.
7 марта 89 г.
Милейший благоприятель Владимир Алексеевич!
Ваша рецензия меня немножко удивила*: я и не подозревал, что Вы так хорошо владеете газетным языком. Чрезвычайно складно, гладко, протокольно и резонно. Я даже позавидовал, ибо этот газетный язык мне никогда не давался.
Спасибо за ласковое слово и теплое участие*. Меня маленького так мало ласкали, что я теперь, будучи взрослым, принимаю ласки как нечто непривычное, еще мало пережитое. Потому и сам хотел бы быть ласков с другими, да не умею: огрубел и ленив, хотя и знаю, что нашему брату без ласки никак быть невозможно.
Коршевских новостей не ведаю. Знаю только, что Соловцов ушел*, уходит, кажется, и старик Полтавцев. Режиссер Аграмов.
Дай бог, чтоб комедия, которую Вы носите под сердцем, удалась Вам* и дала Вам то, чего Вы хотите. Чем больше успеха, тем лучше для всего нашего поколения писателей. Я, вопреки Вагнеру*, верую в то, что каждый из нас в отдельности не будет ни «слоном среди нас» и ни каким-либо другим зверем и что мы можем взять усилиями целого поколения, не иначе. Всех нас будут звать не Чехов, не Тихонов, не Короленко, не Щеглов, не Баранцевич, не Бежецкий, а «восьмидесятые годы» или «конец XIX столетия». Некоторым образом, артель.
