Вот и всё.
Всё у нас обстоит благополучно. Денег нет, но жду из Питера около тысячи рублей и получу ее скоро. Немножко практикую. Удалось мне написать глупый водевиль, который, благодаря тому, что он глуп, имеет удивительный успех*. Васильев в «Моск<овских> вед<омостях>» обругал*, остальные же и публика — на седьмом небе*. В театре сплошной хохот. Вот и пойми тут, чем угодить!
Отчего Вы не пишете в «Роднике»*? Писанье — отличное отвлекающее средство при мерлехлюндии.
Будьте здоровы и приезжайте при малейшей возможности: будем рады Вас видеть.
Поклон Барину* и Василисе, Михаилу Петровичу и Елизавете Александровне.
Сердечно преданный
А. Чехов.
Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 2 ноября 1888*
517. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
2 ноября 1888 г. Москва.
2 ноябрь.
Милая Жанушка! Спасибо Вам за Ваши хлопоты*. В долгу я у Вас по самую глотку, а когда мы поквитаемся, одному только небу ведомо.
Теперь о «Медведе». Соловцов играл феноменально, Рыбчинская была прилична и мила. В театре стоял непрерывный хохот; монологи обрывались аплодисментами. В 1-е и 2-е представление вызывали и актеров и автора. Все газетчики, кроме Васильева, расхвалили…* Но, душа моя, играют Соловцов и Рыбч<инская> не артистически, без оттенков, дуют в одну ноту, трусят и проч. Игра топорная.
После первого представления случилось несчастье. Кофейник убил моего медведя. Рыбчинская пила кофе, кофейник лопнул от пара и обварил ей всё лицо. Второй раз играла Глама*, очень прилично. Теперь Глама уехала в Питер, и, таким образом, мой пушной зверь поневоле издох, не прожив и трех дней. Рыбчинская обещает выздороветь к воскресенью.
Теперь о Вас. Что касается «Театрального воробья»*, то он, кажется, пойдет. О нем был у меня разговор с Коршем, с Соловцовым же буду еще говорить, выбрав для сего наиболее благоприятную минуту.
С «Дачным мужем» не торопитесь*. Успокойте свои щеглиные нервы. Если Вы в самом деле пришли к убеждению, что III акт не нужен, то так тому и быть, но если этого убеждения нет, то зачем идти на уступки? Пусть лучше пьеса лежит в архиве, чем идти на уступки… Ведь если раз уступите, то Ваши нервы будут уступать без конца… Побольше железа!
По-моему, лучше написать две новые пьесы, чем один раз уступить. Это покойнее, выгоднее и легче. Не торопитесь, голубушка…
Я сделаюсь популярным водевилистом? Эка, хватили! Если во всю свою жизнь я с грехом пополам нацарапаю с десяток сценических безделиц, то и на том спасибо. Для сцены у меня нет любви. «Силу гипнотизма» я напишу летом* — теперь не хочется. В этот сезон напишу один водевильчик* и на этом успокоюсь до лета. Разве это труд? Разве тут страсть?
Видаюсь с Тихоновым*. Он советует послать «Медведя» в Александринку.
Все наши здравствуют и шлют Вам свой поклон. Будьте здоровы и не хандрите.
Ваш Antoine.
Сысоевой Е. А., 2 ноября 1888*
518. Е. А. СЫСОЕВОЙ
2 ноября 1888 г. Москва.
2 ноябрь.
Уважаемая Екатерина Алексеевна!
Простите, что я запаздываю ответом на Ваше письмо. В последнее время у меня было много нелитературных хлопот, так что всё, имеющее отношение к литературе, пришлось отложить недели на две.
Я не сдержал свое обещание — не прислал в «Родник» рассказ — по причинам, от меня не зависящим. Как мне ни грустно сознаться, но я сознаюсь: моя голова отяжелела и бедна сюжетами. За полгода я никак не мог придумать подходящего сюжета, а давать в детский журнал обычную поденщину, дебютировать с этого, мне не хотелось и не хочется. Говорю это искренно и уверяю Вас, что о нежелании моем работать у Вас не может быть и речи. Всё лето я путешествовал, теперь спешу отработать авансы. Когда я почувствую себя свободным от долгов — их немного, — я стану придумывать сюжет для «Родника», теперь же прошу у Вас прощения и снисхождения.
Почтение г. Альмедингену.
Уважающий
А. Чехов.
Плещееву А. Н., 3 ноября 1888*
519. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
3 ноября 1888 г. Москва.
3 ноября.
Дорогой Алексей Николаевич, спешу уведомить Вас, что рассказ для Гаршинского сборника уже начат* (¼ сделана) и что я не теряю надежды участвовать в сборнике. Я прошу убедительно, если можно, дать мне одну неделю сроку*. Как только рассказ будет готов, я дам Вам знать телеграммой и успокою Вас.
Прошу отсрочки и снисхождения не из лености. Я нахожусь в угнетенном состоянии. Одна маленькая семейная неурядица*, о которой сообщу при свидании, и безденежье, которое одолевает меня с сентября по сие время, овладели всем моим существом, и я совершенно неспособен быть покойным и работать. На душе скверно, в кармане ни гроша, долгов гибель…
Подписчики для сборника будут*. Отчего Вы не рекламируете его? Даже в последнем номере «Северного вестника» нет объявления.
Баранцевич требует для своего сборника рассказ*. Он выпустит, вероятно, одновременно с вами.
Если для объявления о сборнике Вам понадобится название моего рассказа, то вот оно: «Припадок». Описываю Соболев пер<еулок> с домами терпимости, но осторожно, не ковыряя грязи и не употребляя сильных выражений.
За статью Мережковского спасибо*. О ней буду писать Вам особо.
Где Короленко? Что он? Как? Что пишет?
Сейчас иду на открытие Общества искусства и литературы. Будет бал.
Мой «Медведь» прошел у Корша шумно*.
А опечаток в моих «Именинах» видимо-невидимо…
Как дела в «Сев<ерном> вестн<ике>»? Держитесь!*
Почтение всем Вашим и Жоржу Линтвареву.
Ваш А. Чехов.
