Мой брат-художник болен серьезно. Мой горизонт заволочен очень нехорошими тучами.
Суворин писал мне, что Вы были у него и вели речь о театре и об облаве на педерастию. Молодец Питер, старается! Где нет чистоты душ, там не ищите ее у тел.
Напишите мне. Будьте здоровы и веселы. За поздравление семья благодарит Вас и платит тем же.
Ваш А. Чехов.
Отчего бы Вам не написать драму? Повесть лучше драмы, но уж коли театральный зуд в руках, то лучше написать одну драму, чем три трехактные комедийки. Работа веселей и выгоднее.
Не забывайте передавать Вашей жене от меня поклоны.
Линтваревой Е. М., 17 апреля 1889*
635. Е. М. ЛИНТВАРЕВОЙ
17 апреля 1889 г. Москва.
17 апрель.
Уважаемая Елена Михайловна, начну с неприятностей. У меня болен художник. У него был брюшной тиф, осложнившийся хроническим легочным процессом. Притупление и хрипы выше правой ключицы и ниже ее на три пальца. Тиф уже кончился (селезенка нормальна), но температура не бывает во весь день, даже утром, ниже 39. Надо скорее везти его на юг. Ехать в Крым нет денег, стало быть, придется ограничиться одною Лукой и жить в ней, пока в историю болезни не вмешается intermittens[15]. Я рассчитываю выехать с художником в субботу на Фоминой. Какая у Вас теперь погода? Боюсь, как бы не приехать в дождь и холод. Если погода хороша, то я приеду к Вам в воскресенье с курьерским; если она плоха у Вас, то в пятницу будьте добры уведомить меня телеграммой: погода плоха. И тогда, конечно, я отложу свой приезд впредь до тех пор, пока другая Ваша телеграмма не известит меня о ясных днях. Мой адрес для телеграмм такой: «Москва, Кудрино, Чехову».
Я здоров, но настроение у меня скверное. С ним, т. е. с таким настроением, Вы достаточно знакомы, а потому рисовать его не стану. Иметь больного брата — горе; быть врачом около больного брата — два горя.
В Москве гостит А. Н. Плещеев. Сейчас обедал с ним у Островского (брата драматурга). Хороший старик. Жаль только, что этим летом он не приедет на Луку*. Кстати, где-то около Луки проф. Манассеин нанял себе дачу. Будем приглашать его на консилиум и конфузиться перед бездною его премудрости. Прежде на консилиумах я сильно конфузился, но теперь держу себя храбро, но Манассеина, должно быть, испугаюсь. Ведь редактор!* Подумать страшно.
Если Николаю станет легче, что очень возможно, то в июне или в июле я поеду в Кисловодск, где открою лавочку и буду лечить дам и девиц. Чувствую медицинский зуд. Опротивела литература.
Надеюсь, что все Ваши здоровы и веселы. Будьте добры поклониться им и пожелать всего хорошего.
Душевно преданный
А. Чехов.
Недавно я был в Харькове* и виделся с Тимофеевым.
Суворину А. С., 17 апреля 1889*
636. А. С. СУВОРИНУ
17 апреля 1889 г. Москва.
17 апрель.
Вы завидуете моей молодости, а я завидую Вам, что Вы едете в Тироль. Давайте поменяемся.
Итак, значит, летом мы не увидимся. До самого ноября я не увижу ни Вас, ни Анны Ивановны и не буду купаться в Феодосии. Обидно, ибо скучища летом будет ужасающая. Мне снилось, что я получил Станислава 3 степени. Мать говорит, что мне предстоит нести крест. Сон, вероятно, сбудется, ибо дела художника совсем плохи.
Я избран в комитет Общества драматических писателей*. Новых порядков не ждите. До тех пор не ждите этих порядков, пока в Обществе будут больше всех говорить и протестовать те, кто меньше всего заинтересован в делах Общества. Посылаю Вам маленькую глупость*, направленную против бунтарей, которые, если им дать волю, ухлопают Общество. Коли годится, напечатайте ее вместо субботника или как хотите, а коли не годится, то я пошлю ее в «Пет<ербургскую> газ<ету>».
Получил я вчера от Алексея Алексеевича из Курска «бюллетень весны»* с такой, между прочим, фразой: «теплота, свежесть и ласковость в воздухе…»
Не имея возможности писать роман, начал от скуки «Лешего». Выходит скучища вроде «Натана Мудрого»*. Все-таки уверяю Вас, что рано или поздно я сдеру с дирекции 5–6 тысяч в один сезон. Ах, как надменно я тогда буду смотреть на Вас!
Вашу «Татьяну» дают в Москве с изменениями. Так, Медведева не появляется в III акте*.
Не жениться ли мне? Или не уехать ли врачом на пароходе Добровольного флота?
Поговорите с Щегловым насчет убийства Бунаковым девицы Шаршавиной*. Интересное дело, и фельетоны будут интересные. Щеглов мне не пишет. Очевидно, сердится за «Журавля в небе»*.
Будьте здоровы.
Непременный член по драматическим делам присутствия
Ваш начальник
Чехов.
Шехтелю Ф. О., 19 апреля 1889*
637. Ф. О. ШЕХТЕЛЮ
19 апреля 1889 г. Москва.
Милый Франц Осипович! Буде Вы не переменили своего намерения повидаться с Николкой, то ведайте, что в субботу на этой неделе он и я уезжаем* на юг.
Теперь он ходит по комнатам. Тиф давно уже прошел, но легкие шалят по-прежнему.
Будьте здоровехоньки. Не встретимся ли мы с Вами на Кавказе? Я буду там в июне-июле.
Ваш А. Чехов.
На обороте:
Здесь.
Тверская, д. Пороховщикова
Его высокоблагородию
Францу Осиповичу Шехтель.
Оболонскому Н. Н., 20 апреля 1889*
638. Н. Н. ОБОЛОНСКОМУ
20 апреля 1889 г. Москва.
Четверг.
Милый Николай Николаевич, Суворина легче всего застать в 2–3 часа пополудни и после 6 вечера.
Желаю Вам всего хорошего.
Ваш А. Чехов.
Баранцевичу К. С., 22 апреля 1889*
639. К. С. БАРАНЦЕВИЧУ
22 апреля 1889 г. Москва.
22 апр.
Милый коллега! завтра я еду на дачу. Адрес прошлогодний, т. е. Сумы, усадьба Линтваревой. По получении сего письма немедленно поезжайте в правление Вашей конно-лошадиной дороги и берите там отпуск. Вас ждут раки. Политико-эконом Воронцов уже живет на Луке и потирает руки в ожидании, когда он разобьет Вас в пух и в прах в литературном споре. Я тоже жду в надежде, что Вы проживете у меня недельки 3–4, попьянствуете со мной и опять дадите мне случай проводить Вас на вокзал и пережить прекраснейшее и оригинальнейшее утро, что Вы забудете у меня брюки и дадите мне возможность… впрочем, я надоел Вам. Ждут все, короче говоря. Если не приедете, то поступите так гнусно*, что никаких мук ада не хватит, чтобы наказать Вас.
