Я прошу тебя вспомнить, что деспотизм и ложь сгубили молодость твоей матери. Деспотизм и ложь исковеркали наше детство* до такой степени, что тошно и страшно вспоминать. Вспомни те ужас и отвращение, какие мы чувствовали во время оно, когда отец за обедом поднимал бунт из-за пересоленного супа или ругал мать дурой. Отец теперь никак не может простить себе всего этого…
Деспотизм преступен трижды. Если страшный суд не фантазия, то на этом суде ты будешь подлежать синедриону в сильнейшей степени, чем Чохов и И. Е. Гаврилов. Для тебя не секрет, что небеса одарили тебя тем, чего нет у 99 из 100 человек: ты по природе бесконечно великодушен и нежен. Поэтому с тебя и спросится в 100 раз больше. К тому же еще ты университетский человек и считаешься журналистом.
Тяжелое положение, дурной характер женщин, с которыми тебе приходится жить, идиотство кухарок, труд каторжный, жизнь анафемская и проч. служить оправданием твоего деспотизма не могут. Лучше быть жертвой, чем палачом.
Н<аталья> А<лександровна>, кухарка и дети беззащитны и слабы. Они не имеют над тобой никаких прав, ты же каждую минуту имеешь право выбросить их за дверь и надсмеяться над их слабостью, как тебе угодно. Не надо давать чувствовать это свое право.
Я вступился, как умею, и совесть моя чиста. Будь великодушен и считай недоразумение поконченным. Если ты прямой и не хитрый человек, то не скажешь, что это письмо имеет дурные цели, что оно, например, оскорбительно и внушено мне нехорошим чувством. В наших отношениях я ищу одной только искренности. Другого же мне ничего больше не нужно. Нам с тобой делить нечего.
Напиши мне, что ты тоже не сердишься* и считаешь черную кошку не существующей.
Вся фамилия кланяется.
Твой А. Чехов.
Суворину А. С., 3 января 1889*
570. А. С. СУВОРИНУ
3 января 1889 г. Москва.
3 янв.
Отвечаю на Вашу телеграмму письмом, которое Вы получите непременно 4-го января.
Пусть Бабакину играет Абаринова, Шабельского — Свободин, доктора Львова — Аполлонский. Согласен и благодарю*.
Давыдов хочет играть Лебедева?* Был бы очень рад. Но кто же тогда станет играть Иванова, если Сазонов занят?
Я любезно поговорил с Вашей вокзальной девицей* и получаю из контрагентства все Ваши посылки не вечером, а утром. Получил я экземпляр «Татьяны» с переделками и 2 письма, но оттиск монолога* и письмо Потехина* о распределении ролей мною не получены.
Попросите Потехина возможно скорее переписать для меня экземпляр «Иванова» и выслать для переделок. Буду очень благодарен. У меня нет копии, иначе бы не беспокоил.
Сестра выздоровела и благодарит.
Что я приеду в Петербург завтра — мистификация. Брата, вероятно, обманули*. Я не выеду из Москвы без Вас.
«Новости» бездарны и сухи, оттого и потеряли 1100 подписчиков. Вы должны платить мне 15000 р. отступного за то, что я не издаю в Петербурге газеты.
Спешу. Брат* стоит и ждет, когда я дам ему это письмо.
Конечно, я себе не враг и хочу, чтобы моя пьеса шла. Но, говоря по секрету, своей пьесы я не люблю и жалею, что написал ее я, а не кто-нибудь другой, более толковый и разумный человек.
Кланяюсь Вашим.
Ваш А. Чехов.
Похлопочите, голубчик, насчет копии! Без копии невозможны никакие вставки и переделки.
Отчего у Вас ни слова не сказали о «Памяти Гаршина»?* Это несправедливо.
Давыдову В. Н., 4 января 1889*
571. В. Н. ДАВЫДОВУ
4 января 1889 г. Москва.
4 янв. 89.
Добрейший Владимир Николаевич! Прежде всего по христианскому обычаю поздравляю Вас и всё Ваше семейство с Новым годом, с новым счастьем и желаю Вам побольше здравия, денег и успехов.
За сим приступаю к делу. Мой покойный «Иванов», как Вам известно, вырыт из могилы и вновь подвергается экспертизе*. Когда высшие власти потребовали от меня распределения ролей, то я, послушный Вашему желанию, заявленному Вами в одну из последних наших бесед, написал, что Иванова будете играть непременно Вы. Вчера же я получил от Суворина телеграмму, в которой А<лексей> С<ергеевич> извещает меня, что, по слухам, Вы желаете играть Лебедева*. Всякое Ваше желание в сфере «Иванова» составляет для меня закон. Если бы Вы согласились взять сразу две-три роли, то мне оставалось бы только радоваться за свою пьесу. Итак — времени еще много, изменения делать можно, какие угодно. Если в самом деле Вы желаете играть Лебедева, то напишите мне. В своем распределении роль Лебедева я назначил г. Варламову — это Вы посоветовали мне. Так как г. Варламову, вероятно, еще неизвестно об этом, то, думаю, не произойдет никакой неловкости, если я захочу исполнить Ваше желание.
Но кто же будет играть Иванова? Г. Сазонов, говорят, занят в другой пьесе.
Правда ли, что у Гамбургера Вы играли моего* Медведя?
Я приеду 20-21-го января или даже 22-го.
Ананьеву Ваш поклон передан.
О чем еще написать Вам? Новостей нет никаких, морозы лютые, денег адски мало, геморрой страшный; у Корша дела катятся вниз по наклонной плоскости с быстротою курьерского поезда*.
Вашему семейству передайте мой поклон и сердечную благодарность за хлеб за соль. Павлу Павловичу привет и приглашение не шикать моему многострадальному «Иванову»*.
Все мои Вам кланяются.
Душевно преданный
А. Чехов.
Кудринская Садовая, д. Корнеева.
Суворину А. С., 4 января 1889*
572. А. С. СУВОРИНУ
4 января 1889 г. Москва.
4 янв.
Дорогой Алексей Сергеевич, посылаю Вам для передачи Федорову две вставки и одну поправку*. Если моя пьеса протянется лишние полчаса, то напечатайте это письмо, чтоб все знали, кто виноват. Вы виноваты! Если бы не Вы, вставок бы не было.
Сообщите мне, как имя и отчество Федорова-Юрковского; я перестану беспокоить Вас и буду отсылать свои поправки прямо по адресу виновника торжества. Скажите ему, что будут еще поправки и вставки, но только в том случае, если мне пришлют копию моей пьесы. У меня нет IV акта, нет почти второго и куска III. Попросите, чтобы посылаемые поправки имелись в виду при переписке ролей. Я пошлю их в цензуру не теперь, а 10–15 вместе с теми поправками, которые еще намерен учинить. Я окончательно лишил свою пьесу девственности!
