Заметки в газетах сделаем*.
В Харькове я не был ни разу в жизни*. Не люблю я сего города. Харьковские газеты меня ругают нещадно*. Какое кощунство!
К сожалению, я спешу и не имею ни одной свободной минуты. Надо ехать на репетицию суворинской «Татьяны Репиной». Мысли от спешки путаются, и чувствую, что пишу нескладно. Простите.
Летом семья будет жить опять около Сум или же в Полтавской губ<ернии>. Где Ваши сестры и как они поживают?
Мой «Медведь» следовало бы назвать «Дойной коровой». Он дал мне больше, чем любая повесть. О публика!
Вчера была Татьяна. Немножко дрожат руки по сему случаю. Если Вы забыли, что значит Татьяна, то я напомню: университетская годовщина.
Итак, резюме: Вашему мужу необходимо самому приехать в Москву, а все мы к его услугам. Заочно, не видавши картины, ничего нельзя сделать.
Будьте здоровы и счастливы. Все мои шлют Вам сердечный привет.
Ваш А. Чехов.
На конверте:
Харьков,
Старо-Кладбищенская ул., 27
Елизавете Константиновне
Сахаровой.
Плещееву А. Н., 15 января 1889*
583. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
15 января 1889 г. Москва.
15 янв.
Здравствуйте, милый Алексей Николаевич! Пишу Вам, отбыв каторжную работу. Ах, зачем Вы одобрили в Комитете моего «Иванова»? Какие неостроумные демоны внушили Федорову ставить в свой бенефис мою пьесу? Я замучился, и никакой гонорар не может искупить того каторжного напряжения, какое чувствовал я в последнюю неделю. Раньше своей пьесе я не придавал никакого значения и относился к ней с снисходительной иронией: написана, мол, и чёрт с ней. Теперь же, когда она вдруг неожиданно пошла в дело, я понял, до чего плохо она сработана. Последний акт поразительно плох. Всю неделю я возился над пьесой, строчил варианты, поправки, вставки, сделал новую Сашу (для Савиной), изменил IV акт до неузнаваемого, отшлифовал самого Иванова и так замучился, до такой степени возненавидел свою пьесу, что готов кончить ее словами Кина*: «Палками Иванова, палками!»
Нет, не завидую я Жану Щеглову. Я понимаю теперь, почему он так трагически хохочет. Чтобы написать для театра хорошую пьесу, нужно иметь особый талант (можно быть прекрасным беллетристом и в то же время писать сапожницкие пьесы); написать же плохую пьесу и потом стараться сделать из нее хорошую, пускаться на всякие фокусы, зачеркивать, приписывать, вставлять монологи, воскрешать умерших, зарывать в могилу живых — для этого нужно иметь талант гораздо бо́льший. Это так же трудно, как купить старые солдатские штаны и стараться во что бы то ни стало сделать из них фрак. Тут не то что захохочешь трагически, но и заржешь лошадью.
Я приеду в Питер 21 или 22-го янв<аря>. Первым делом к Вам. Надо бы нам вечерок провести и попить кларету. Я теперь могу пить этот кларет бесконечно. Водка мне противеет с каждым днем, пива я не пью, красного вина не люблю, остается одно только шампанское, которое, пока не женюсь на богатой ведьме, буду заменять кларетом или чем-нибудь вроде.
Когда покончу со своим «Болвановым», сяду писать для «Сев<ерного> вестника». Беллетристика — покойное и святое дело. Повествовательная форма — это законная жена, а драматическая — эффектная, шумная, наглая и утомительная любовница.
«Иванова» печатать в «Сев<ерном> вестн<ике>» не буду*.
Я совсем обезденежел. Живу благотворительностью своего «Медведя» и Суворина, который купил у меня для «Дешевой библиотеки» рассказов на 100 рублей*. Да сохранит их обоих провидение!
Суворин теперь в Москве. Ставит свою «Таню». Ленский играет Адашева изумительно. Я уверен, что все московские барыни, поглядев Адашева-Ленского, заведут себе любовников-журналистов. Ленский страстен, горяч, эффектен и необычайно симпатичен. Это хорошо. Публика должна видеть журналистов не в карикатуре и не в томительно-умной Давыдовской оболочке, а в розовом, приятном для глаза свете. Ермолова хороша в Татьяне.
Пишу понемножку свой роман. Выйдет ли из него что-нибудь, я не знаю, но, когда я пишу его, мне кажется, что я после хорошего обеда лежу в саду на сене, которое только что скосили. Прекрасный отдых. Ах, застрелите меня, если я сойду с ума и стану заниматься не своим делом!
Где Жоржинька? Скажите ему, что я был бы рад увидеть его в театре 26 янв<аря>.* Пусть поучится, как не следует писать пьесы. Кстати бы запасся он материалом для летних разговоров. Билет я ему предоставлю.
Рассохин получил сборник Гаршина*. Три рубля мною получены. Я честный человек: отдам. Душевный привет всей Вашей семье. Если Николай Алексеевич всё еще продолжает сидеть в темнице*, то привет мой узнику! Все мои Вам кланяются.
Ваш А. Чехов.
Тихонову В. А., 19 января 1889*
584. В. А. ТИХОНОВУ
19 января 1889 г. Петербург.
Сим извещаю российского Сарду, что я прибыл в Питер и остановился там же, где жил раньше. Был бы рад повидаться и узнать точный адрес.
А. Чехов.
Настроение вялое.
На обороте:
Петербург,
Пушкинская, 19, кв. 26
Владимиру Алексеевичу Тихонову.
Давыдову В. Н., 22 или 23 января 1889*
585. В. Н. ДАВЫДОВУ
22 или 23 января 1889 г. Петербург.
Милый Владимир Николаевич, сегодня я побываю у Вас и дам ответ на письмо*, а пока прочтите пьесу в ее массе — тогда, думаю, мой Иванов будет яснее для Вас.
Ваш А. Чехов.
Плещееву А. Н., 23 или 24 января 1889*
586. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
23 или 24 января 1889 г. Петербург.
Дорогой Алексей Николаевич!
Спасибо, что предупредили насчет Я<кова> П<етровича>*. Если мне посчастливится увидаться с ним, то я постараюсь как-нибудь выскользнуть из немножко щекотливого положения. По священному писанию, ложь бывает иногда во спасение: я солгу ему, но не скажу, что забыл о его приглашении, а свалю всю вину на Щеглова. Скажу, что-де малый был так расстроен нервно, что весь вечер пришлось не отпускать его от себя, и т. п.
Вы зовете меня сегодня к себе… Увы! Я еще не кончил канальского рассказа!* Завтра я и Щеглов будем у Вас, а пока позвольте Вашему почитателю пожать Вам руку, поблагодарить и пребывать уважающим
А. Чехов.
Чехову М. П., январь 1889*
587. М. П. ЧЕХОВУ
