- Ладно, потехе – вечность, но и делу – час, - переиначил пословицу полковник. - Службу надо исполнять. Кто вы такие и чего хотите?

- Он заказан генералиссимусом Сталиным, а я его веду в Кремль, - показал призрачным пальцем на подопечного эрзац-Виргилий.

- Чего? Кого заказал товарищ Сталин, того можно везти только в морг! - захихикал Карацупа, явно довольный своей шуткой в стиле «черного юмора».

- Ваше остроумие плоско, как русский блин – конечно, не тот, что комом! - охладил его пыл Фридрих. - Вы не пытайтесь из себя конферансье изображать, а просто пропустите нас...

- Я никого никуда в жизни не пропускал – только не выпускал! Или ловил!

- Как так? - искренне удивился Ельцин. - Ты же шпионов и диверсантов сначала пропускал на территорию СССР, а на обратном пути хватал...

- А откуда, кстати, взялось столько нарушителей границы – иностранцев? - тоже выразил свое недоумение Ницше. - Кроме Вас ведь Ваши коллеги их тоже сотнями ловили.

- Гм, - смутился герой-пограничник. - Нарушители-то все были несознательными советскими гражданами, которые к буржуям перебежать пытались... Их куда тяжельше было отлавливать, нежели чужаков: те перешли распаханную землю – и очутились на нашей территории, где все против них. А наши перебежчики миновали контрольно-следовую полосу – и уже на Западе, где нам их не взять!

- И как же Вы ухитрились больше четырехсот своих сограждан от буржуазного образа жизни уберечь? - в вопросе философа подоплекой явно служил марксов девиз «Подвергай все сомнению».

- Весь советский народ помогал! Перебежчики-то были в основном либо ВН (враги народа, кто не понимает), либо ДВН, дети евонных, либо кулаки, либо инородцы сосланные, либо утеклецы из лагерей. Местные жители и в прилагерных, и в пограничных зонах охотно выдавали нам, доблестным чекистам, беглецов: за каждого пойманного мы платили поштучно – столько-то килограммов муки, столько-то метров мануфактуры.

- Неужто все друг на друга доносили? - удивился Ницше.

- Сначала — не все, только коммунисты, а потом и беспартийных приучили! Вот, пусть товарищ Гусев, секретарь Центральной контрольной комиссии, подтвердит!

- Товарищ Карацупа совершенно прав! Я откровенно заявлял еще в 1925 году: «... Каждый член партии должен доносить. Если мы от чего-либо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства».

- А беспартийных как соблазнили? - продолжал допытываться философ.

- Поощряли морально и материально. В 1928 году за сообщение о спрятанном хлебе было обещано 25 процентов конфискованного зерна. Отобранное имущество раскулаченного поступало в колхоз как пай бдительного бедняка, сигнализировавшего о «затаившемся классовом враге».

Ну и, конечно, доносительство обосновывалось юридически. Знаменитая 58-я статья Уголовного Кодекса СССР о государственных преступлениях, принятая в 1926 году, имела специальный двенадцатый пункт о недонесении. Наказание — вплоть до расстрела.

Апофеоз доносительства наступил в 30-е годы, когда прокурором СССР стал товарищ Вышинский. Доносы и оговоры с его поощрения прочно внедрились в прокурорско-следственную и судебную практику, получили распространение в качестве одного из достоверных, не требующих тщательной проверки доказательств.

- Внимание, говорит нарком госбезопасности Ежов! - раздался голос. - Не только товарищ Вышинский добился успехов в этом деле! Главная заслуга — органов НКВД. «Мы со своим аппаратом всеми щупальцами опираемся на большинство нашей страны. На весь наш народ... Разведка наша народная, мы опираемся на широкие слои населения...»

- А я нарком Микоян, даже такой афоризм выдал: «У нас каждый трудящийся — работник НКВД»! - к разговору подключился еще один член сталинского Политбюро.

Ельцин содрогнулся. Выслушивать доносы и карать приближенных на их основании, без тщательной проверки, он тоже любил...

- И чего с пойманными делали? - попытался затаить дыхание (которого у него не было) Ницше.

- Чаще всего пристреливали их на месте и тащили тела на волокушах в лагеря или в приграничные поселения. Там их, истерзанных овчарками, должны были увидеть на утреннем разводе все бригады и население. Тех беглецов, что успевали уйти далеко, бросали, отрубив кисти рук, – для доклада по начальству. Однако кисти рук – скоропортящееся доказательствою, и спустя некоторое время нам поступило новое указание – доставлять уши погибших.

- Это что: закон такой был? - не поверил Ельцин.

- Закон был слишком мягким! Согласно статье 158 УК РСФСР, за побег из мест заключения полагалось до двух лет тюрьмы - дополнительно к прежнему сроку, за несанкционированный переход государственной границы – немного больше. В военное время, правда, наказание ужесточили: теперь беглецов судили по статье 58 пункт 14 – за «контрреволюционный саботаж». Кара – смертная казнь. Ну, на границе – как на фронте!

- И не жалко тебе было своих соотечествеников ловить и тащить на смерть? - спросил потрясенный Ельцин.

- А чего их жалеть? Какие они мне «свои»? Контры – поголовно! Вон, послушай, какую антисоветчину несут!

Из-за железного занавеса доносилось хоровое пение на мотив песни «Широка страна моя родная»:

Широка тюрьма моя родная,

Много в ней и мужиков, и баб.

Я другой такой страны не знаю,

Где любой из граждан – жалкий раб!

- Глас народа – глас Божий! - глубокомысленно заявил философ.

- Бога нет! - автоматически выпалил погранец. - И эти «певцы» - не народ. Народ у нас свернул языки в трубочки, засунул себе в задницы – и безмолвствует. А голос подают отдельно взятые... точнее, отдельные пока еще не взятые отщепенцы. Их у нас, впрочем, не так много... Но из-за них все время приходится вслух бубнить: «Ж-ж-ж, ту-ту-ту», чтоб заглушить эти «вражьи голоса» в себе.

- И жертвы, и палачи – в одной зоне?! - изумление Фридриха если и ведало пределы, то весьма плохо.

- Мучались, не восставая, там – пусть мучаются и здесь! - вынес приговор Карацупа. - Ладно, хватит болтать! - спохватился погранец. - Через границу я вас не пущу!

- Да нас сам ваш вождь вызвал! - гордо предъявил свой главный аргумент Ницше.

- Покажь документ!

- Да какие в аду могут быть документы! - заорал взбешенный «первый имморалист».

- Не мое дело! Есть пропуск, паспорт с советской визой, письменное распоряжение руководящих товарищей – тогда пропущу. Нет – идите туда, откуда пришли! И вообще, не клевещи на мою Родину. Здесь никакой не ад, а Второй СССР – зона светлого коммунистического настоящего!

- А что ты сделаешь, если мы мимо тебя сами пройдем без разрешения? - вкрадчиво поинтересовался ЕБН.

- Да я... Да я... Да я вас собакой покусаю! Вот этой! Индус, голос!

- Гав! - злобно пролаял чалмоносец.

- Уникальные в русском языке речевые обороты, - восхитился писатель. - «Рублем поклониться» - кстати, как это? «Языком погулять», «Бизнес кошмарить», «Замочить в сортире», «Собакой покусать»... Придумали же какие-то безымянные гении...

Тем временем Карацупа вдруг раздвоился. Один из двойников превратился в перебежчика, второй стал его преследовать. Были пройдены все этапы погони: от взятия следа до расстрела. Мучились обе половинки души неимоверно, их боль передалась и окружающим. Ельцин вновь почувствовал себя одиноким, отверженным, преследуемым...

Индус воспользовался образовавшейся паузой, чтобы заговорить просительным тоном:

- Так повторяется свыше четырехсот раз, по числу пойманных им, а потом все идет по новому кругу. Товарищи или господа, не знаю уж, как вас величать, ради Будды, когда будете у товарища Сталина, попросите его отправить меня в индийскую зону, я лучше среди своих страдать буду...

- Ты знал, чем рискуешь, когда на Коминтерн шпионил, - отбрил его вездесущий Дьявол. - Сталин тебя в награду расстрелял, но ты и в пекле от него не отрекся. Так что бедуй там, где место себе выбрал!

- Правильно невидимый товарищ издалека сказал! К ноге, Индус! - приказал отстрадавшийся полковник. А все присутствующие души стали переживать трагедию коминтерновцев...