- Я, писатель Владимир Кондратьев, выстрелил в себя 21 сентября 1993 года...
Фридрих, как и подобает джентльмену, проявил преданность принципу «Дамы — в первую очередь»:
- Я слышал, мадам, что Вас заслуженно называют фронтовой поэтессой?
- Не знаю, заслуженно или нет. Летом 1941 года я, московская школьница, прямо с парты ушла добровольцем на фронт. Нашу семью тогда эвакуировали из Москвы в Тюменскую область, мы едва успели кое-как там устроиться. Родители — школьные учителя возражали категорически против этого моего шага. Ведь я была единственным ребенком в семье, да еще очень поздним: отцу тогда уже перевалило за шестьдесят. Папа и мама уговаривали меня остаться, плакали, просили. Но я все-таки настояла на своем!
«Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем Россия,
Не могла сыскать».
И с тех пор эхо военных взрывов не умолкало в моей голове! Я всю жизнь словом и делом билась за моих фронтовых товарищей!
«... В котлован,
Где бульдозеры спят,
Собираются мертвые однополчане -
Миллионы убитых солдат.
Миллионы на марше,
За ротою рота,
Голоса в шуме ветра слышны:
«Почему, отчего
Так безжалостен кто-то
К ветеранам великой войны?
Дайте, люди,
Погибшим за Родину слово,
Чутко вслушайтесь
В гневную речь.
Почему, отчего
Убивают нас снова -
Беспощаден бездарности меч...»
- А как же Вы, бард социализма, приспособились к капиталистическим переменам? - устроил форменный допрос Ницше.
- Разумом пыталась примириться с этой контрреволюцией, потому что знала, во что превратились компартия и Советская власть. А душой — не могла...
«Живых в душе не осталось мест -
Была, как и все, слепа я.
А все-таки надо на прошлом -
Крест,
Иначе мы все пропали.
Иначе всех изведет тоска,
Как дуло черное у виска.
Но даже злейшему я врагу
Не стану желать такое:
И крест поставить я не могу,
И жить не могу с тоскою...»
Я мучилась. Я хотела, чтобы стало лучше. Не мне только — всем. Ради этого (с искренними надеждами!) я пришла в избранный на новой основе Верховный Совет СССР. Однако вскоре решила выйти оттуда!
- Почему?
- «Я не могу больше, понимаете, не могу! - ответила я на этот вопрос одному из моих друзей. - Ну зачем я там? Что могу сделать? Какой толк от всей нашей говорильни, если ни на что в жизни она по существу не влияет и все идет себе своим чередом?
… Главное, что побудило меня сделать это, - желание защитить нашу армию, интересы и права участников Отечественной войны, «афганцев». А когда поняла, что ничего реального сделать невозможно, терзалась, переживала всей душой. Сперва от депутатских денег отказалась: за что они? А потом и вовсе заявление подала о выходе...
В августе 91-го к Белому дому рванулась не как некоторые «предприниматели» - защищать свое нажитое или попросту наворованное. Я, как и тогда в 41-м, шла защищать идею справедливости и добра, которая казалась мне воплощенной в Ельцине, в новой российской власти. Однако вскоре поняла, что «как-то не так» оборачивается все вокруг. «Скверно. А я думала, что будет просвет».
«Мне стыдно и горько. Я, фронтовик, должна быть более выносливой к любым испытаниям, которые посылает судьба. Однако меня измучила бессонница — уже много лет не могла жить без снотворных и успокаивающих таблеток». Это у меня от войны.
И вот 20 ноября 1991 года я написала свои последние строчки:
«Ухожу, нету сил.
Лишь издали
(Все ж крещеная!)
Помолюсь
За таких вот, как вы, -
За избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос
Россия,
Не могу, не хочу смотреть!»
Только здесь, в аду, я обнаружила, что самоубийством загубила свою бессмертную душу!
- Как я Вас понимаю, госпожа Друнина! Я за 73 года до Вашей смерти тоже написала схожие стихи! - утешила подругу по перу Зинаида Гиппиус:
- «Если гаснет свет — я ничего не вижу.
Если человек зверь — я его ненавижу.
Если человек хуже зверя — я его убиваю.
Если кончена моя Россия — я умираю».
Я знала, кого ненавижу, но уничтожить их не имела возможности. А Вы не смогли определить тех, кто достоин ненависти или смерти. А потому предпочли нырнуть в вечное забвение сами...
- Я тоже последовал твоему примеру, Юлечка! - признался Кондратьев. - Как и ты, я с ужасом обнаружил, что в стране «все, на мой обывательский взгляд, делается не так и не то!» Я довольно долго прозревал... Вспоминаю мысли, которые возникали у меня в начале ельцинской эпохи...
«Не хочется что-то мне умиляться и выражать восторги по поводу нашего демократического правительства. Не могу восхищаться и современными нуворишами и петь хвалу «рыночным» в кавычках реформам, ударившим по самому незащищенному слою нашего народа — по пенсионерам. Представляют ли наши молодые правители из команды Е. Гайдара, кто является ныне пенсионером?.. И вот на этих спасших Россию на фронтах Отечественной, восстановивших разрушенное войной хозяйство, честно трудившихся всю жизнь за нищенскую зарплату обрушились новые цены, сразу превратившие их в нищих, обесценившие их накопления, которые правительство не может, как выяснилось, компенсировать. Мало того, у ветеранов отнимается единственная значимая привилегия — освобождение от подоходного налога... Мне часто пишет один голландец. Так вот он, живущий в благополучной стране, чуть ли не в каждом письме говорит, как они обязаны русским, которые спасли их от фашистской чумы. А родное русское правительство не помнит этого. Позор!
… Грабить вообще плохо, а грабить нищих стариков — этому и слов не найти. Негоже и президенту, если он дорожит уважением народа, бросать слова на ветер... Непримиримая оппозиция оказывается права. Вопит она, что Ельцин не выполняет обещаний, что ограбил народ, а он действительно обещаний не выполняет.
… Реформу начали делать люди, которые очень хорошо питались в детстве, а потому и смогли без особых колебаний и сомнений изъять у населения то, что они годами копили, как говорится, на черный день. Этот день, увы, наступил, а то, что собиралось для него, превратилось в пыль.
… В первую очередь надо индексировать сбережения пенсионеров... Ветеранов-то войны, кстати, на всю Россию менее трех миллионов, наверное, осталось. Невелика цифра, к тому же с каждым годом уменьшающаяся на сотни тысяч. Если несколько лет промариновать, так и некому компенсировать будет, но как жить, господа, будете после этого, если, конечно, совесть какая-то есть в душе?»
- Отлично жили и живут! — загоготал Сатана. - Ты глянь на эти душонки: где они и где совесть?!
Кондратьев с жалостью посмотрел на падшего херувима, не прекращая своего монолога:
- «К сожалению, марксистский тезис о том, что бытие определяет сознание, оказался в определенной мере справедливым — когда тебе живется неплохо, ты не хочешь видеть недостатки и несчастья вокруг. А именно в таком состоянии явно пребывают новые власти, начавшие среди прочего и с установления себе приличных окладов, и обеспечения других условий комфортного существования. Когда основная масса народа нуждается, это выглядит безнравственно.
…. Повторяю: мы готовы терпеть, но, когда мы видим, что власть предержащие этого делать не собираются, мы их внутренне отторгаем. Не знаю, на кого будет дальше опираться Ельцин».
Да, мечталось о большей справедливости, а обернулось вопиющей несправедливостью. «Вот и вышло: для кого - «шок», для кого — коммерческий шоп».
- А что вы скажете о делах герра Ельцина?
- О развале СССР: «Мне и самому сговор в Беловежской Пуще показался не только малоэтичным, но и ведущим к непредсказуемым последствиям... Я сразу же написал об этом, но «Московские новости» не опубликовали, сказав, что поздно уже. Но происходящие события показали, что высказанные мной тогда сомнения в СНГ большей частью оправдались — ломать, как говорится, не строить».
