- Это кто?
- Греки, а вслед за ними европейская цивилизация под этим именем знают великого Заратустру, основателя религии магов-огнепоклонников. А я написал гениальную книгу «Так говорил Заратустра».
- Ну и что? Чего тебе бояться?
- Да пророк обещал мне лицо попортить заодно с репутацией за то, что, по его словам, я напридумывал в своем сочинении...
- Так ведь это же в аду невозможно!
- Для пророков - основателей религий все может быть возможным... Но я все равно его уважаю, как и любых деятельных философов! «Во сто раз хуже «созерцательные» историки – я даже не знаю, что могло бы вызвать большее отвращение, чем такое «объективное» седалище, чем такой раздушенный похотливец, посягающий на историю, полу-поп, полу-сатир... Ренан! Один уже высокий фальцет его одобрения выдает, чего у него не хватает, где у него не хватает, где применила в этом случае Парка, - увы! с слишком большим хирургическим искусством, - свои жестокие ножницы!» Парка — это богиня судьбы у древних греков, которая обрезает людям нити жизни, - объяснил Ницше, видя недоумение на лице своего спутника. - «Пусть сохраняет свое терпение, кто ничего не теряет от этого, - меня же в ярость приводит такой вид, такие «созерцатели» ожесточают меня против «зрелища» и даже более, чем зрелища (самой истории, поймите меня!) ... Природа, давшая быку рога, а льву клыки и когти, дала мне ногу. Для чего же дала она мне ее?.. Для того, чтобы... растаптывать гнилые седалища, трусливую созерцательность, похотливое евнушество пред историей, кокетничанье с аскетическими идеалами, облекающееся в тогу справедливости тартюфство импотентности!»
- Ты презираешь аскетов, хотя сам вел такую же жизнь?! - удивился ЕБН.
- «Глубочайшее почтение аскетическому идеалу, поскольку он честен! насколько он верит в себя и не делает штук! Но терпеть не могу я всех этих кокетливых клопов, страдающих ненасытным честолюбием вонять бесконечностью, до такой степени, что в конце концов бесконечность начинает вонять клопами; не люблю я гробов повапленных, притворяющихся живыми; не люблю усталых и изношенных, когда они окутываются в мудрость и глядят «объективно»; не люблю выряженных героями агитаторов, напяливающих волшебную шапочку идеала на свои головы, головы соломенных чучел; не выношу честолюбивых художников, которым бы хотелось слыть аскетами и жрецами, когда они в сущности всего лишь трагические шуты Петрушки; не выношу также и этих новейших спекулянтов идеализма – антисемитов, которые в настоящее время с христианско-арийскою добропорядочностью закатывают
глаза и стараются взбудоражить все носорожьи элементы народа превышающим меру всякого терпения злоупотреблением самым дешевым агитационным средством, моральной позой.
... Европа в настоящее время богата возбудительными средствами, она их изобретает прежде всего, по-видимому они более всего нуждаются в возбудительных средствах и водке: отсюда чудовищное подделывание идеалов, - этой самой крепкой водки для духа, отсюда и противно скверно пахнущий, пролганный, псевдо-алкогольный воздух повсюду. Хотелось бы мне знать, сколько грузов кораблей поддельного идеализма, костюмов для героев и трескучей жести звонких слов, сколько тонн подсахаренного спиртного сострадания (фирмы: религии сострадания), сколько ходулей «благородного негодования» для помощи духовно-плосконогим, и сколько наконец комедиантов христианско-морального идеала пришлось бы вывести из современной Европы, чтобы хоть немножко прочистить ее воздух...
Тем не менее признаю: в их наглой откровенности скрыта польза для истинных философов. Молчащего глупца распознать невозможно; но легко это сделать, когда он открывает рот. В самом деле, что такое было бы «прекрасное», если бы не дошло до собственного сознания противоречие, если бы уродливое не сказало бы себе самому: «я уродливо»?..
- Какой-то ты злобный, не похож на самого себя. Против водки и спирта выступаешь, - не на шутку забеспокоился лже-Данте, не понявший смысла даже половины тирады своего гида.
- На то есть серьезная причина... «Могу ли я осмелиться указать еще одну последнюю черту моей натуры, которая в общении с людьми причиняет мне немалые затруднения? Мне присуща совершенно тревожная впечатлительность инстинкта чистоты, так что близость – что говорю я? - самое сокровенное или «внутренности» всякой души я воспринимаю физиологически – обоняю... В этой впечатлительности содержатся мои психологические усики, которыми я ощупываю и овладеваю всякой тайною: большая скрытая грязь на дне иных душ, обусловленная, быть может, дурной кровью, но замаскированная воспитанием, становится мне известной почти при первом соприкосновении. Если мои наблюдения правильны, такие непримиримые с моей чистоплотностью натуры относятся со своей стороны с предосторожностью к моему отвращению: но от этого запах от них не становится лучше... ... Это делает мне из общения с людьми не малое испытание терпения; моя гуманность состоит не в том, чтобы сочувствовать человеку, как он есть, а в том, чтобы переносить, что я чувствую его подле себя... Моя гуманность есть постоянное преодоление самого себя».
- Странное понимание гуманности... Да еще злоба какая-то болезненная...
- Не путай причины и следствия! «Болезненное состояние само есть вид злобы. Против него есть у больного только одно великое целебное средство, - я называю его русским фатализмом, тем фатализмом без возмущения, с каким русский солдат, когда ему слишком тяжел военный поход, ложится наконец в снег...»
- Наши мужики в сугробы валятся не от усталости, а только от водки и самогонки, - попытался было раскрыть отечественные тайны Борис, но проводник его не слушал, продолжая токовать, словно тетерев в лесу:
- «Ничего вообще больше не принимать, не допускать к себе, не воспринимать в себя, - вообще не реагировать больше... Глубокий смысл этого фатализма, который не всегда есть только мужество к смерти, но и сохранение жизни при самых опасных для жизни обстоятельствах, выражает ослабление обмена веществ, его замедление, род воли к зимней спячке. Несколько шагов дальше в этой логике, и приходишь к факиру, неделями спящему в гробу... Так как люди истощались бы слишком быстро, если бы реагировали вообще, то они уже вовсе не реагируют: это логика. Но ни от чего не сгорают быстрее, чем от эффектов злобы. Досада, болезненная чувствительность к оскорблениям, бессилие в мести, желание, жажда мести, отравление во всяком смысле – все это для истощенных есть несомненно самый опасный род реагирования: быстрая трата нервной силы, болезненное усилие вредных выделений, например, желчи в желудок, обусловлены всем этим. Злоба есть нечто запретное само по себе для больного – его зло: к сожалению, также и его самая естественная склонность...»
- Я лично всего больше гневался от бессилия, - вспомнил свою биографию ЕБН.
- Это ты зря! «Злоба, рожденная из слабости, всего вреднее самому слабому, - в противоположном случае, когда предполагается богатая натура, злоба является лишним чувством, чувством, над которым остаться господином есть уже доказательство богатства. Кто знает серьезность, с какой моя философия предприняла борьбу с чувством мести и злобы вплоть до учения о «свободной воле» - моя борьба с христианством есть только частный случай ее – поймет, почему именно здесь я выясняю свое личное поведение, свой инстинкт-уверенность на практике. Во времена упадка я запрещал их себе, как вредные; как только жизнь становилась опять достаточно богатой и гордой, я запрещал их себе, как нечто, что ниже меня. Тот «русский фатализм», о котором я говорил, проявлялся у меня в том, что годами я упорно держался за почти невыносимые положения, местности, жилища, общества, раз они были даны мне случаем, - это было лучше, чем изменять их, чем чувствовать их изменимыми, - чем восставать против них...
Принимать себя самого, как фатум, не хотеть себя «иным» - это и есть в таких обстоятельствах само великое разумение».
- Ты так разумно говоришь, вел себя чуть ли не как ангел во плоти (я имею ввиду, конечно, твое пребывание на земле). Но посмотри: сколько людей настроены против тебя!
