Хочу также напомнить, что Вы, товарищ Ленин, чтобы подчеркнуть свое доверие ко мне, передали мне чистый бланк Председателя Совнаркома, написав в его нижнем углу: «Товарищи. Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело. В. Ульянов – Ленин». Я хранил этот бланк чистым всю свою жезнь».

Меня обвиняют в жестокости – и я не опровергаю эти обвинения. «Расстрел был жестоким орудием предостережения другим... Революционная война – неоспоримое условие нашей политики». Но сравнивать мои действия с теми невиданными репрессиями, которые обрушили на наш народ Сталин и его подручные, нельзя. Это несоизмеримо ни по масштабам, ни по коварству, ни по идеологическмоу прикрытию.

Оппозиция, которую я возглавлял, боролась против сталинской фракции за индустриализацию, за плановое начало, за более высокие хозяйственные темпы, против ставки на кулака, за коллективизацию. Да-да, представьте, все эти знакомые советским людям понятия, неразрывно связанные со сталинскими пятилетками, родились именно в рядах оппозиции. До февраля 1928 года сталинская фракция считала необходимым опираться на крепкого крестьянина и отказывалась жертвовать им в интересах индустриализации. Плановое хозяйство подвергалось осмеянию: мол, мы зависим от дождя, а не от плана. В 1927 году Сталин в борьбе против меня при поддержке Молотова, Ворошилова и других посредственностей заявлял, что «Днепрострой» нам так же нужен, как мужику граммофон вместо коровы». Подумать только: с 1923 года оппозиция требовала подготовки пятилетнего плана и сама намечала его основные элементы. Вот вам и первая «сталинская пятилетка»!

Выдворив меня за границу, Сталин полностью взял на вооружение мои планы. Провел насильственную коллективизацию, «трудовые армии» заключенных стоили города и заводы, страна превратилась в армейскую казарму с жестокой военной дисциплиной. Спрашивается, о чем же мы спорили в середине двадцатых годов, если развитие последующих событий показало, что сам Сталин на деле был троцкистом?!

Против таких аргументов было трудно возразить. Хотя голоса разделились, Троцкого допустили к организации переворота в аду.

- А я второй в революции еврей! - заявил Зиновьев.

- Нет, я! - опроверг его Каменев.

- И эти двое к нам лезут? - опять взбеленился Иосиф Виссарионович. - Враг народа Зиновьев, кто признался на суде: «Мой неполноценный большевизм трансформировался в антибольшевизм, и через троцкизм я пришел к фашизму»? Враг народа Каменев, кто предупредил Троцкого в 1926 году: «Вы думаете, что Сталин размышляет сейчас над тем, как возразить Вам по поводу Вашей критики? Ошибаетесь. Он думает о том, как Вас уничтожить, сперва морально, а потом, если можно, - физически. Оклеветать, организовать провокацию, подкинуть военный заговор, подстроить террористический акт... Сталин ведет борьбу совсем в другой плоскости,чем Вы. Вы не знаете этого азиата...»

- Но ведь я же был прав! - горячился Каменев.

- «Когда на XI съезде в марте 1921 года Зиновьев и его ближайшие друзья проводили кандидатуру Сталина в Генеральные секретари, с задней мыслью использовать его враждебное отношение ко мне, Ленин в тесном кругу... произнес свою знаменитую фразу: «Не советую, сей повар будет готовить только острые блюда». Какие пророческие слова!» - саркастически заметил Троцкий. - И вообще непонятно, чего ты прицепился к Зиновьеву?! Это же твой человек! 18 сентября 1918 года именно он на Петроградской партконференции впервые заявил во всеуслышание: «Мы должны повести за собой девяносто из ста миллионов человек, составляющих население Советской Республики. Остальным нам нечего сказать. Их нужно ликвидировать». Кто придумал сочетание: «Маркс – Энгельс – Ленин- Сталин»? Нет, не Молотов, не Каганович. Открыл эту формулу Зиновьев. А ты его за все благодеяния – к стенке...

- После смерти Ленина именно я и Каменев помогли тебе сохранить пост Генсека. А ты вышиб нас двоих из Политбюро! Я тогда на пленуме ЦК спросил тебя прилюдно: «Знает ли товарищ Сталин, что такое благодарность?» - с горечью вспомнил Зиновьев.

- А я тебе ответил: «Конечно, отлично знаю, это такая собачья болезнь!» - захохотал Вождь.

Но тут же его хорошее настроение от удачной, как ему казалось, шутки, сменилось яростью, когда все обсуждавшиеся кандидатуры были удостоены чести войти в РВК.

- Я, к сожалению, конечно, не еврей, хотя и женат на еврейке... - встрял в дискуссию появившийся в кабинете Бухарин, которого тут же перебил остроумец Радек:

- Коля, ты хочешь быть еще и жидом?! Тебе таки мало, что ты – враг народа?!

- «Бухкашка» прилетела! - сардонически изрек Сталин.

- Странная кличка! - выразил свое мнение вслух Ельцин. - Фамилия его так и подсказывает другое прозвище: Бухарик.

- Оно тебе куда больше подходит, ренегат-пьяница! - обратил на него внимание «дядя Джо».

- Чья бы корова мычала... - затеял перепалку ЕБН, никому не уступавший в разговорах с тех пор, как стал президентом, но обоих перебил новоприбывший Бухарин, который устал ждать своей очереди поговорить:

- Коба, как грубо! Не зря я окрестил тебя «Чингизхан с пулеметом»! Хотя, скорее, ты – Чингизхам! А когда-то ты обращался ко мне по-другому: «Мы с тобой – Гималаи, Бухарчик, остальные – ничтожества. Договоримся!»

- С тех пор много воды утекло... И – крови! - зарычал Вождь. Николай Иванович заметно струхнул и увял, но продолжал теоретизировать:

- Я вообще считаю постановку вопроса о национальности в данных условиях неверной. Может ли быть пятая графа анкеты при коммунизме?!

- Так она есть: «Был ли евреем при социализме?» - радостно встрепенулся Радек.

Хозяин резко прервал обмен остротами:

- Чего приперся?

- Я тоже хочу вершить Адскую Революцию! - объяснил цель своего прихода Николай Иванович.

- Опять ко мне под начало пойдешь? - изумился тиран.

- А что делать?! Я же некогда сказал о тебе: «Мы все стремимся в его пасть, отлично зная, что он нас сожрет!»

- Так-так... И это все, что ты обо мне говорил?

- Нет, конечно. Когда ты в последний раз выпустил меня в Европу, перед самым моим арестом, я в кругу близких знакомых нарисовал твой психологический портрет: «Сталин несчастлив оттого, что ему не удавалось убедить всех, и себя в том числе, что он - самый великий, и это его разочарование и есть его самая человечная черта, фактически его единственная человеческая черта; но вовсе не человеческой, а дьявольской является та черта его характера, что возникла как следствие его несчастливой жизни: он не может не мстить людям, всем людям, и особенно тем, кто выше его или в чем-то его превосходит. Если кто-то говорит лучше, чем он, то этот человек обречен! Сталин не даст ему жить, поскольку такой человек служит постоянным напоминанием о том, что Сталин не самый великий. Если кто-то пишет лучше, чем он, он - конченый человек, потому что только Сталин, только он имеет право быть первым русским писателем».

- И когда ж ты это понял?

- 14 апреля 1925 года в «Правде» была напечатана моя статья с лозунгом, обращенным к крестьянству: «Обогащайтесь, развивайте свое хозяйство и не беспокойтесь, что вас прижмут». Страна вздохнула с облегчением: с падением Троцкого явно наступали добрые перемены! Но после того, как ты при поддержке моей, Зиновьева и Каменева выгнал Льва Давидовича, ты взялся за разорение крестьянства, то есть фактически вернулся к военному коммунизму... А затем пошел дальше: заговорил о коллективизации!

...Это вызвало ярость Бухарина, которой Сталин не ожидал. «Самый значительный и самый ценный теоретик партии», но «мягкий, как воск», по определению Ленина, как считал Коба, должен был подчиниться. Ничего подобного! К изумлению Генсека, весной 1928 года Николай Иванович и его единомышленники – Рыков и Томский – написали записки в Политбюро об угрозе союзу пролетариата с крестьянством, естественно, ссылаясь на Ленина...