— Да, мой друг, — повторил комендант, — сотни миллиардов микробов. Чтобы уничтожить людей. И не только, да и не столько тех, кто с оружием в руках будет этому сопротивляться и защищать то, что вы называли Родиной, но мирных жителей, женщин, детей, стариков. Несколько ночей я не сомкнул глаз, а когда забывался, мне виделись кошмары: мертвая планета, пустые, заваленные трупами людей, животных и птиц города. Я до сих пор удивляюсь, как не сошел с ума, — так бы и случилось, не будь рядом Сумико. Вот тогда–то и укрепилось бесповоротное решение не возвращаться в этот подлый мир зависти и гнусности. — Он вытер ладонью вспотевший лоб и продолжал: — Войны велись издревле. С тех пор, когда богиня Аматерацу основала династию Солнца, как повествуют наши летописи. Разные войны, с разными целями. Был Гитлер с лагерями смерти, были и наши доблестные самураи с их пресловутым кимотори.

— Простите, Токуда–сан, а что такое кимотори? — перебил его Бахусов.

— Древний ритуал, когда у живого пленного врага вскрывали живот, вынимали печень и ели, дабы стать храбрым и выносливым. Нашлись такие, кто возродил этот обычай в прошлой войне. Дойти до такого каннибальства могли только маньяки, люди с больной психикой. Никогда еще человечество не было так развращено и жестоко, как сейчас. И никакой болтовней, никакими общественными протестами вы ничего не сделаете. Тогда я и решил: пусть обходятся без меня, я не хочу быть соучастником злодейского преступления… Однако, — он взглянул на часы, — засиделись мы, пойдемте сдавать улов Сумико–сан. Ночью, если вы не против, я приглашу вас половить креветок, здесь они очень крупные и жирные, занятие это увлекательное, да и хочется иногда побыть с природой. Можем прихватить жену. Не возражаете?

— С удовольствием.

Они собрали снасти и направились к входу в подземелье.

Весь день Бахусов чувствовал себя не в своей тарелке, все валилось из рук, не хотелось ничего делать, даже читать. Токуда заперся в кабинете, и моряк пошел помогать Сумико чистить рыбу и готовить обед. К середине дня он, хотя почти ничего не делал, устал так, словно таскал тяжелые и громоздкие вещи.

После обеда Алексей, возвратившись в свою комнату, завалился спать. Сон его был тревожен, мучали кошмары: снились несметные скопища отвратительных, похожих на фаланг и тарантулов, насекомых. Они надвигались со всех сторон на него, лежащего голым, со связанными руками и ногами. Он слышал, как трутся друг о друга их членистые волосатые лапки, как шелестят усики. Иногда они меняли облик, превращались в лесных клещей, грызли его тело и сосали кровь. Бахусов дергался, кричал от ужаса, но крик комком застревал в горле…

Когда Алексей проснулся, сердце его стучало, как отбойный молоток, тело покрывал липкий холодный пот, кожа зудела, как обожженная крапивой. Он вылез из–под влажного одеяла и, свесив ноги с кровати, сел. Немного отдышавшись, взглянул на часы, стрелки показывали начало десятого — скоро придут комендант и Сумико.

Бахусов начал поспешно одеваться. Когда он уже натягивал принесенные ранее резиновые сапоги, в дверь постучали.

— Пожалуйста, — крикнул он и со смехом добавил: — Не заперто! Вероятно, забыли — бдительность начинает притупляться.

Вошел капитан. В руках та же сумка, два небольших сачка, на палках длиной метра в полтора — два тонких и гибких камышовых удилища.

— Вы готовы? — спросил Токуда, остановившись в дверях.

— Да, да, готов. А где же ваша супруга? Она ведь тоже хотела пойти?

— Ей немного нездоровится. Но кажется, ничего страшного — легкое недомогание. Пусть полежит, будем надеяться, к утру пройдет. Пойдемте?

Они тем же путем, что и на ловлю корюшки, миновав повороты и спуски, вышли к знакомой бухте. Бахусову показалось, что стало значительно теплее, чем утром.

Быстро темнело. Снег на склонах и вершинах скал как бы плавал белесыми пятнами в воздухе, внизу и вверху все сливалось в сплошную черноту, словно небо начиналось сразу над головой, — до того темен и густ был плотный шатер туч. Токуда уверенно шел впереди, чувствовалось — этой дорогой он ходил не раз. Через несколько минут они уже взбирались на каменную плиту. Полное безветрие. Кругом тихо–тихо, только сзади, очевидно с нависшей над обрывом глыбы, раздавался редкий и звонкий, отдающийся эхом звук падающих капель.

— Ночью, когда не видно луны, креветки собираются несметными стаями. Сумико–сан подкармливает их, здесь у нас своеобразный садок. Когда нужно, мы наведываемся сюда и, как в магазине, берем на выбор.

Токуда положил сачки, привязал к удилищам куском тонкой проволоки пропитанною керосином паклю, поджег ее и укрепил шест так, чтобы потрескивающая, коптившая пакля висела сантиметрах в пятидесяти над водой. Темнота немного отступила, блики огня засветились на влажной плите, вода стала прозрачной, в глубине обозначились длинные, извивающиеся, как плоские змеи, бурые ленты ламинарий. Комендант взял сачок и стал пристально вглядываться в воду. Из густых переплетений водорослей, двигаясь толчками, появилось несколько крупных рачков.

Комендант ловко выхватил крупную креветку и осторожно опустил ее в ведро.

— Завтра мы полакомимся славным деликатесом. Люблю рачков, сваренных без всяких специй, в одной морской воде. Все есть в ней, как в волшебной животворной влаге. Недаром сейчас ученые обратились к океану… Конечно, если и его не запакостят нефтью, мусором и отходами от производства атомных бомб.

— Вот и надо не бежать от людей. Человек не может оставаться нейтральным, жизнь обязательно его коснется, и прямо или косвенно он станет содействовать или добру или злу, от этого никуда не денешься. Диалектика. Вам не удастся спрятаться от жизни.

— Отчего же? — медленно произнес Токуда. — Мы же ушли, построили, если хотите, микрокоммунизм. У нас осуществлены все ваши основные принципы: нет государства, эксплуатации, денег, частной собственности; каждому по потребности, от каждою по способности. А? — Токуда, оживившись, захохотал. — Не об этом ли мечтали Маркс, Энгельс, Ленин и Кампанелла?

— Нет, не об этом. — Алексей отрицательно замотал головой. — Совсем не об этом. Тюрьму вы построили, а не коммунизм.

— Почему же? — спокойно возразил комендант. — Мы никого не трогаем, никому не причиняем зла. Пусть нас оставят в покое.

— Но вы забыли, как очутились здесь. Во имя чего? — еще более распаляясь, закричал Алексей. — Один — чтобы спасти от голодной смерти семью. Другой — дабы уйти от ответственности за сомнительные деяния. Третий — ради жизни рядом с любимым и дорогим человеком. Ну, хорошо, для вас четверых это был выход. Пусть нелепый, случайный, но выход. А остальные? Где им найти столько заброшенных островов? Да и самое главное — зачем искать? Чтобы добровольно приговорить себя к вечному заточению? Человек, как мыслящее существо, не имеет права быть нейтральным, ибо рано или поздно, косвенно или прямо, добровольно или невольно очутится в том или другом лагере…

Они начали складывать снасти и надолго замолчали. Убрав все в сумку, оба, так же молча, направились к двери, ведущей в вулкан.

У самого входа Токуда остановился и, доброжелательно глядя в глаза Бахусову, тихо произнес:

— Мне нравится ваша убежденность. Тем более что вас никто не слышит и слова не могут повлиять на карьеру или кому–нибудь доказать вашу лояльность. Больше того, вы прекрасно знаете, что я пусть не совсем обычный, не кадровый, но все же офицер капиталистической, чуждой вам армии, другого мира. Обнажая передо мной свои убеждения, вы можете навредить себе, действуете, так сказать, как вам невыгодно, причем, — он немного помолчал, — смертельно опасно. Это–то мне и импонирует в вас, молодом еще человеке, с таким темпераментом отстаивающем то, что он считает правильным.

Он повернулся, открыл дверь, и они стали подниматься по лестнице. Прощаясь, Токуда тепло улыбнулся Бахусову и, похлопав его по боку, сказал:

— Спокойной ночи. Не знаю, как вы, а я прекрасно провел время. О ваших словах стоит серьезно поразмышлять. До свидания.