— Нет, все же он какой–то…

— Ну вот, почему мы так устроены? — огорчился Стас. — Хотим, чтобы все было «по образу и подобию» — если не собственному, то, по крайней мере, знакомому. Какой тут, к черту, контакт. Этот противный, этот скользкий, этот мерзкий… Даже Ксют — вроде совсем по виду обезьяна… Все ему сначала: «Ах, какой милый! Ах, какой забавный!» А как увидят, что жует он не поперек, а вдоль, — всё, конец восторгам.

— Не сердитесь, Стас. — Наташа виновато заглянула ему в глаза. — Он мне нравится. Только непривычно пока. А кто его так смешно назвал — Ксют?

— Я назвал. Хороший вопрос, Наташа, молодец. Понимаете, этот анторгопитек — фактически первое живое существо на планете, которое наблюдается людьми в естественных условиях. До того времени какими сведениями мы располагали — так, только фотографии, обмеры и совершенно непонятные анализы убитых экземпляров, записи со слов колонистов. Всем этим занимался единственный биолог в колонии Джим Горальски, теперь он мой помощник. Мог ли многого добиться один человек без лаборатории, необходимых приборов? Не дома, на родной планете, а в чужом, удивительном мире? А мир тут и правда удивительный. И Ксют удивительный. Ага, видите, повернулся? Смотрит, понимает, что о нем говорят. Ух ты разбойник!

Стас присел на корточки, ласково потрепал зверя по загривку. Ксют блаженно прикрыл глаза.

— Так вот, выхожу я однажды из лаборатории, было это месяца через два после моего приезда, нам с Джимом уже домик этот дали, технику кое–какую выделили, смотрю: сидит на земле у кустов эдакий комочек пушистый в виде обезьянки, не боится, не прячется. Я его, естественно, подобрал, обмерил, осмотрел — дело ясное, аиторгопитек, детеныш видимо. По всем признакам — вроде самочка. Ну, раз так, окрестил ее Ксюшей. А спустя полгода мы обнаружили, что все живые существа на Анторге бесполые.

— То есть как? — поразилась Наташа.

— А вот так. Есть маленькие особи, есть большие; Ксют, например, за год вдвое вырос, а откуда берутся они, не попятно. Не нашли мы ни у одного животного органов размножения. Мы с Джимом чуть с ума не сошли, гадая об их способе воспроизводства.

— Ну, и догадались?

— Пока нет. Но раз на Анторге не существует самцов и самок, несправедливо, чтобы зверь носил кличку женского рода. Поступили, как учит грамматика: отдали предпочтение мужскому роду, и из Ксюши получился Ксют.

Девушка рассмеялась, очаровательно сморщив носик, и уже смелее погладила обезьяну по голове.

— Я рада, Стас, что буду работать у вас, а не на шахте, хоть я и потратила полгода на курс по анторгнту.

— Как, вы приехали по целевому запросу с шахты?

— Ну да, конечно. Но теперь очень довольна, что обстоятельства распорядились по–другому…

До Стаса вдруг дошло, что по–другому распорядились не обстоятельства. Приказать начальнику шахты отдать кому–то специально выписанного с Земли биохимика мог только Ларго. Стас понял, что попался в ловушку: он должен был либо выполнить просьбу Ларго, либо отослать девушку назад. Если бы он догадался обо всем в первый момент, возможно, он бы и решился отказаться от биохимика. Но не теперь. Стас подумал, насколько генеральный директор хитрее и опытнее его…

— Я хотела бы приступить к работе завтра же, если можно, — сказала Наташа.

— Да, конечно. Приходите завтра к девяти, Джим вам объяснит, что делать, я ему позвоню.

— А вас что, завтра не будет?

— К сожалению. Поведу в лес экскурсантов.

— А почему вы? Или они тоже экологи?

— Нет, Наташа, они не экологи. Скорее, наоборот.

— Как наоборот? — не поняла, девушка.

— Очень просто… — Стас расстроенно махнул рукой, не пускаясь в дальнейшие разъяснения. — Извините, у меня дела. А вы идите устраивайтесь, отдыхайте…

— А, Стас! — Генеральный директор изобразил голосом приятное изумление. — Какие новости? Я уж и не рассчитывал, что ты мне позвонишь.

— Мои условия, — Стас разъяренно задышал в трубку, — охота по всем правилам, безоговорочная дисциплина, оружие гладкоствольное, по две утки на человека.

— Конечно, Стас, как скажешь, — поспешил согласиться Ларго.

— Пусть ждут меня к шести утра внизу в гостинице. Все.

Шелестя по сочной луговой траве воздушной подушкой, рафт пересек поляну и мягко опустился у самых деревьев. Распахнулась дверца, оттуда один за другим вылетели три объемистых рюкзака. Следом из кабины выпрыгнул Стас, в высоких шнурованных ботинках, комбинезоне цвета хаки, с узкой плоской кобурой на правом бедре.

За Стасом на поляну колобком выкатился лысый завкосмопортом.

— Виктор, ружья принимай, — раздался из кабины гулкий бас главврача.

Передав Бурлаке потертые кожаные чехлы, он перебросил через подножку длинные ноги и упруго соскочил на землю. Огляделся.

— Да, красиво. А тебе как, Виктор?

— Благодать! — восторженно хлопнул себя по ляжкам Бурлака. — В точности как у нас под Рязанью: и трава та же, и лес почти такой. И зверье все, говорят, похоже. Верно, Стас?

— Похоже, — угрюмо кивнул Стас. Он сунул руку в кабину рафта, нащупал на панели нужный тумблер, включил. — Радиомаяк. Чтобы не путаться на обратном пути. Проверьте, ничего не забыли?

Его спутники отрицательно покачали головами, удрученные сухим тоном эколога. Стасу стало неловко за свою мрачность, он решил их приободрить.

— Что ж, раз так… — Он с силой захлопнул дверцу, — то с началом сафари вас. Отсюда пойдем пешком. До реки неблизко, километров двадцать пять, выдержите?

«Важные фигуры» обрадовались, как школьники, к которым впервые по–дружески обратился строгий учитель.

— Выдержим! Мы народ бывалый!

— Ну, раз бывалый, то в путь! — Стас подмигнул им, забросил за плечи рюкзак и шагнул в лес.

Лес действительно был поразительно похож на земной. Тянули наперегонки к солнцу свои зеленые кроны молодые и старые деревья; узлами и морщинами колдобилась на стволах потресканная шершавая кора; выглядывали из грунта толстые упругие пальцы корневищ. Пахло то ли сырой древесиной, то ли грибами, а под ногами похрустывал лесной мусор.

Вначале это сходство вызывало у охотников изумление, но постепенно они привыкли. Вскоре они, растянувшись в цепочку, бодро шагали меж чужепланетных деревьев, и это уже казалось чем–то вполне естественным и обыденным.

Идти было нетрудно, лес оказался не слишком густым, почва — достаточно сухой и твердой, и больше половины пути они прошли без остановок, время от времени перебрасываясь шутками, короткими замечаниями. Потом стало жарко, и разговоры прекратились. Рюкзаки, до сих пор почти не ощущавшиеся, заметно потяжелели.

Стас подумал, что пока его экскурсанты держатся хорошо. Похоже, оба были действительно неплохими ходоками, умели и пошутить, и помолчать, когда надо. Ни один из них не спросил, далеко ли еще, — значит, умеют, хоть и начальники, быть ведомыми. Но явно начинают уставать: лысый украдкой посмотрел на часы. Пожалуй, все же пора передохнуть.

— Привал! — бодро выкрикнул Стас.

Грауфф и Бурлака остановились, однако рюкзаки с себя скинули и уселись на землю только после того, как это сделал Стас.

Усталость боятся показать, мысленно улыбнулся Стас. Неплохие ребята. Если б не эти обстоятельства, он мог бы с ними, пожалуй, подружиться. Черт, и зачем он только согласился! Ну, не лежит сердце к этой вынужденной охоте, и все тут. Как себя убеждал: мол, ничего страшного, парой уток меньше станет–их до него десятками отстреливали. И, несмотря на все самоуговоры, все же чувствовал себя отвратительно. Причину он знал: он нарушил свой служебный долг — вместо того чтобы охранять, вел убивать.

Стас ощутил на себе чей–то взгляд, обернулся и увидел, что на него изучающе смотрит Грауфф. В серых глазах, разделенных высокой горбатой переносицей, Стасу почудились понимание и ирония. Он решительно встал.

— Все, отдохнули. Если хотим на месте быть засветло, надо идти.

Привал заметно прибавил сил, ноги снова привычно заскользили по чахлой лесной траве, по бурым песчаным бугристостям, по влажным подстилкам из мха и папоротников, отбрасывая назад километр за километром. Однако прошло полчаса, час, и шаг путников замедлился. Усталость надавила на плечи и вгрызлась в набухшие от тяжести рюкзаков шеи, в перенапряженные икры. Даже ружья, которые охотникам никогда не в тягость, как бы налились свинцом, и их приходилось то и дело перекладывать из руки в руку. Однако Стас так больше и не сделал привала. Он шел и одновременно с мстительным удовольствием и сочувствием вслушивался в загнанное дыхание спутников позади себя.