Попасть на остров можно двояко: морем или по воздуху. Так. Теперь, кто он? Европеец? Несомненно. А национальность? Судя по татуировке на плече — русский. Но почему обряжен в японский мундир? Может, как в кинофильме «Золушка», для «антиресу»? Впору самому этот самый, как его, хорарпон глотать. Не ясно и с какой целью забросили. Форма японская, книжонка английская, лекарство американское, а наколка русская».

Томилин потер ладонями виски, сложил бумаги в папку и взглянул на часы.

«Четырнадцать тридцать. Через десять минут нужно докладывать руководству. Обозначить версии, сделать предложения. А где они? Стоять и разводить руками? Это несерьезно. Вот если бы неизвестный пришел в себя, дал объяснения… Сыграли, мол, с друзьями шутку или заключили пари, — тогда все понятно, действуй, как положено. Но человек молчит, а медики неопределенно обещают: скоро должен очухаться. Ладно. Попрошу подождать, пока незнакомец не придет в сознание, а пока буду подбирать и суммировать факты. Не бог весть какой выход, но ничего не поделаешь».

Старший лейтенант завязал бантиком тесемки папки, встал, одернул китель и направился к руководству.

От начальства Томилин вернулся сравнительно скоро и в приподнятом настроении: его внимательно выслушали и неожиданно предложили связаться со знаменитым вулканологом профессором Охтиным. Он недавно прилетел из Москвы и ждет разрешения японского правительства посетить Варудсиму, где встретится с иностранными коллегами.

Поначалу это предложение слегка обескуражило следователя. Заметив это, полковник спросил:

— Что вам известно о месте происшествия? — И сам ответил: — Ничего. Или почти ничего. А иногда этот фактор — решающий. Вот профессор и восполнит пробел в вашей информации. Даст, может быть, какие–то новые сведения для размышления или иных версий. Не помешает… Старший лейтенант позвонил в гостиницу, где остановился ученый. Профессор оказался на месте, и они быстро договорились о встрече.

Гостиница называлась «Восток». Томилин поднялся на второй этаж и по неширокому коридору, застеленному потертой малиновой дорожкой, прошел к двери с табличкой «17». После стука и ответа «войдите», он открыл дверь и шагнул в помещение, которое почему–то всеми командированными называется предбанником.

Через арку–дверь была видна часть комнаты. Пахло сигаретами и одеколоном «Шипр». В проеме стоял еще сравнительно молодой человек. Он протянул следователю руку и сказал:

— Здравствуйте. Это вы говорили со мной по телефону? Я Охтин.

— Здравствуйте. — Старший лейтенант пожал руку и представился: — Томилин, следователь КГБ.

— Давайте уточним, чем вас заинтересовала моя персона. Садитесь.

Старший лейтенант сел в кресло и, не вдаваясь в подробности, изложил события последних дней.

— Да–а–а. Любопытно. Занимательно и таинственно. Только я не возьму в толк, какая роль отведена мне?

— Я бы попросил, чтобы вы рассказали о Варудсиме и землетрясениях. Конечно, в доступной моему пониманию форме.

— Извольте. — Охтин сел напротив. — Значит, Варудсима. О его истории мы знаем очень немного. Первая активность вулкана относится к концу семнадцатого века. Последняя, вернее, предпоследняя — к 1933 году. После этого вулкан задремал и по прогнозам японцев — они, между прочим, в этом доки — должен был спать почти до двухтысячного года. То, что произошло сейчас, полная неожиданность.

— Значит, ученые не предвидели извержения?

— Да. Весьма аргументированно полагали, что оно начнется лет через тридцать, не раньше.

— А на чем строится прогноз? Как специалисты определяют: вот в таком–то районе тогда–то то–то должно случиться?

— Вопрос сложный и комплексный. Постараюсь попроще. Для прогнозирования можно использовать изменения скоростей распространения упругих колебаний, электрических сопротивлений и магнитных свойств земной коры. Некоторым землетрясениям предшествовало нарушение ритма электропроводности горных пород. Если в районе имеются гейзеры, то накануне землетрясения они фонтанируют чаще, после события — реже. Кроме того, перед толчками в земной коре изменяется содержание газа радона — из–за сжатия породы он вытесняется с больших глубин. Ну и, наконец, местные признаки, так сказать, народные приметы: перед землетрясением змеи выползают из нор, рыбы поднимаются к поверхности, кошки покидают дома, собаки начинают выть. Я даже читал, что в Индонезии, на Яве, произрастает редкий цветок — примула «Империалис», так вот она расцветает накануне извержения вулкана. За достоверность не ручаюсь. Тем более пользы от этих примет мало, так как все происходит, когда катастрофа уже началась. — Он задумался и неожиданно спросил: — Помните о проекте противоселевой плотины на Медео в Алма–Ате?

— Еще бы! Уникальное сооружение!

— Главный аргумент противников был: не спровоцирует ли столь мощный взрыв землетрясение, которое будет пострашнее любого селя.

— Получается: люди могут не только предсказывать, но и вызывать землетрясения?

— Конечно.

— А как?

— Проще простого. Правда, надо разграничить понятия «можно» и «нужно». Хрестоматийный идеалист Манилов в «Мертвых душах» мечтал построить каменный мост через пруд в своем поместье. Сделать это можно, но не нужно.

— Ну а все–таки? — Томилин подался вперед. Интуитивно он почувствовал: появилась какая–то еще слабая, но имеющая право на существование версия. — Отбросим «можно» и «нужно». Как это сделать?

Профессор хмыкнул. Переспросил:

— Вы имеете в виду извержение?

— Да.

— Хорошо. Представьте себе модель Земли — скажем, очищенное от скорлупы яйцо. Тоненькая пленочка под скорлупой — кора, белок — мантия, желток — ядро. На больших глубинах огромные давления и температура. Она такова, что при обычных условиях расплавились бы горные породы. Но они не расплавлены — ведь там колоссальное давление. А если его резко сбросить — любым способом, — что произойдет?

— Породы расплавятся и создадут очаг.

— Правильно. Под действием пара и газа расплав из этого очага ринется вверх, найдет трещину или прорвет поверхность и выплеснется наружу — произойдет извержение.

— Значит, нужно, фигурально говоря, проткнуть кору и дать выход лаве?

— Разумеется.

— А как все же спровоцировать внезапное землетрясение?

— Пробурите в районе вулкана скважину, как — не знаю. На худой конец, взорвите в кратере атомную бомбу.

— А извержение на Варудсиме могло быть вызвано искусственно?

— На Мрачном? — Профессор засмеялся: — Нет, мой друг, не могло. Остров необитаем, а подготовительные работы, если бы кому–то в голову пришла столь бредовая мысль, чрезвычайно сложны.

— Значит, спровоцированное землетрясение тут исключается?

— Абсолютно. Да и зачем?

Ниточка, за которую собирался потянуть следователь, оборвалась. «А жаль, — подумал он, — так все логично выстраивалось. Но ничего не попишешь». Место происшествия теперь он знает. Правда, кажется, это не прибавило ничего нового к тому, что имеется.

Томилин взглянул на часы.

— Извините. Задержал вас. Спасибо за консультацию.

— Не за что. — Профессор проводил его до двери и, прощаясь, сказал: — Вероятно, я завтра утром полечу на Варудсиму. Обещали получить разрешение и дать вертолет. Думаю, долго не задержусь. Вернусь прямо сюда, даже номер сдавать не стану. Приходите, побеседуем.

— Спасибо. Постараюсь. Может быть, на месте вы обнаружите что–либо необычное?

— Вряд ли. Но тем не менее буду рад вас видеть. — Он пожал Томилину руку.

— Хорошо. Приду. До свидания.

— До свидания…

Комната была небольшая, прямоугольная. Стены сплошь затянуты блестящими, светло–желтыми, косо плетенными циновками, скорее всего, из камыша или рисовой соломы. Высоко в стене, у которой он лежал, неширокое, в резной полированной раме окно. В полумраке на гладком потолке, расчерченном деревянными планками на квадраты, выделялся матово–белый двойной плафон освещения. Прямо перед глазами дверь, окрашенная под слоновую кость. Справа в углу плоский, вероятно платяной, шкаф и ближе к нему тумбочка, покрытая тисненой бумажной салфеткой, на ней металлический кувшин и две фаянсовые чашки. Посредине маленький столик с горящей настольной лампой, на абажур наброшен свободно свисающий кусок ткани в ярких разводах, напоминающих расцветку павлиньего хвоста. Рядом, на низеньком, точно детском, стульчике, поставив локти на стол, подперев ладонями щеки, сидела вполоборота женщина и читала.