— И вас ни разу не обнаружили? Ведь минуло столько лет!

— Представьте себе. Хотя было несколько таких моментов — мы как бы висели на волоске, — но нам везло. Вначале мы искусственно, так сказать, подогревали худую славу Варудсимы. Рассчитывая на суеверия, устраивали на вершине подсветку, включали сирены. Но быстро прекратили — вдруг кому–нибудь пришло бы в голову полюбопытствовать и высадиться на остров? Я уверен, почти невозможно обнаружить закопавшуюся глубоко под землей горсточку людей, соблюдающих все меры предосторожности. Если их, разумеется, специально не искать. Нас же никто не ищет — мы павшие самоотверженно герои, до нас нет никому дела. — Он помолчал и продолжил: — Мы нашли вас на берегу без сознания и оказали помощь.

— Извините, но почему вы не оставили меня умирать там?

— Мы не убийцы. По, как это ни огорчительно, вынуждены были принять некоторые меры предосторожности: носить оружие и в случае вашей попытки к побегу или выдачи места пребывания, как ни прискорбно, применить его.

— И что вы теперь намерены со мной делать? Обратить в свою веру?

— Вы зря ершитесь. — Токуда положил ладонь на руку Алексея. — Обсуждать этот вопрос пока не станем. Как у вас говорят, поживем — увидим. И самое главное, не следует делать опрометчивых шагов. Поверьте мне, я не хочу причинять вам зла. Думаю, мы еще вернемся к этой теме. Сначала окрепните, присмотритесь, а потом будем решать.

В комнату вошла Сумико с подносом, на котором стоял белый пузатый чайник и изящная вазочка с мелко наколотым сахаром. Токуда помешал ложечкой чай и продолжил:

— Как вы заметили, я все время упоминал «мы» о нашей группе. — Он отхлебнул глоток. — Здесь нет никакой тайны. Гарнизон состоит всего из четырех человек. Я, капитан Токуда, бывший историк из порта Отомари на Сахалине. Моя жена, Сумико–сан, медицинская сестра и моя землячка. Поэтому мы и говорим более или менее сносно по–русски; до войны на юге острова жило много русских — и эмигрантов, и коренных, — приходилось часто общаться. Инженер–механик Экимото–сан, мой одногодок, уроженец города Токио. Наконец, Ясуда–сан, он помоложе, ему еще нет и пятидесяти, родился в Осаке. Завтра я вас познакомлю.

— Но как же вы здесь жили? Чем, наконец, питались? Прошло много времени.

— Я упоминал: на базу завезли продовольствие, обмундирование, в том числе постельное белье и массу другого для ста человек в расчете на год. Даже без местных источников пищи, а их не так мало, мы безбедно просуществуем еще лет тридцать. Никто из нас пи разу не страдал от цинги или зубной боли — этим мы обязаны чудодейственному растению айну–неги, у вас оно называется черемшой, или охотским луком. Не было случаев и бери–бери — коварной болезни–авитаминоза, скрючивающей суставы. У нас есть оранжереи на термальных водах, мы выращиваем ароматные грибы синтакэ, шампиньоны, сою, помидоры, огурцы, лук, чеснок. Но главная кладовая — море. Оно снабжает всем необходимым. Как видите, без дела не сидим. Каждый занимается тем, что ему по душе, к чему имеет большую склонность и способности. Наш духовный багаж — около двухсот фильмов, немного книг, радио. Очень жаль, что отсутствуют телевизоры. Я, правда, смутно представляю их себе, но по радиопередачам сложилось мнение — изобретение стоящее. Уж вы–то, вероятно, его оценили по достоинству. — Токуда доброжелательно посмотрел на Бахусова и сочувственно спросил: — Устали?

— Да нет, — неуверенно ответил Алексей.

— Устали. Ступайте отдохните, у нас еще будет время побеседовать. До завтра.

Бахусов встал и направился к себе в комнату.

На следующий день на обед к коменданту пришли все обитатели острова. Во главе стола сидел Токуда. Место по правую руку занимал крупный, даже не полный, а, скорее, громоздкий японец в круглых очках в старомодной металлической оправе. Его голова была наголо обрита. На щекастом, одутловатом лице прорезались почти заплывшие жиром щелки. В глубине их виднелись маленькие, но умные и проницательные светло–зеленые глаза. Мощные покатые плечи словно сразу переходили в руки, локти которых прочно покоились на столе. Ладони он держал у рта, и создавалось впечатление, что японец, вытянув мясистые губы, дует на руки, отогревая их от холода. Одет он был в точно такую же форму, как и Токуда, если не считать повязанного вокруг борцовской шеи цветастого шелкового платка.

По левую руку от коменданта разместился худощавый, тщедушный человек. Его черные, как лакированная проволока, волосы торчали коротким и жестким ежиком. Выпуклые скулы нависали над впалыми желтыми щеками, большой рот полуоткрыт, и видны крупные, тоже желтоватые, ровные зубы. Цвет темных глаз разглядеть было трудно, так как казалось, что они все время шариками перекатываются в узких глазницах. Сидел он деревянно выпрямив спину, чинно положив руки на колени, нервно постукивая по ним длинными тонкими пальцами.

Когда Бахусов вместе с Сумико вошел в комнату, Токуда поздоровался, жестом пригласил его сесть напротив толстого японца и, не вставая, медленно произнес:

— Я хочу представить своих товарищей и коллег. — Он повернулся к полному: — Экимото–сан, механик. — Затем указал на худого: — Ясуда–сан, радист.

Оба представленных приподнялись, низко, почтительно поклонились и сели. Токуда перешел на японский и, переводя взгляд на Алексея, что–то объяснял Экимото и Ясуде. Те, поворачиваясь то к коменданту, то к моряку, время от времени кивали.

— Я прошу меня извинить, но эти господа не понимают по–русски. Основное о вас они уже знают, сейчас я просто представил вас. Если захотите их о чем–либо спросить, я и Сумико–сан к вашим услугам.

Обед прошел почти в молчании. Изредка японцы перебрасывались между собой фразами. Однако Бахусов заметил, что оба исподволь рассматривают его с пристальным вниманием.

Окончив есть, Экимото и Ясуда встали и, поклонившись, покинули комнату.

Токуда пригласил Бахусова пересесть на диван. Сумико поставила перед ними чай, а сама стала убирать со стола.

— Мне бы хотелось рассказать вам поподробнее о людях, с которыми вы только что познакомились, а я прожил уже столько лет, — начал Токуда — Оба они интересны, хотя совершенно различны не только по внешности, но и по характеру образованию, привычкам.

Мито Экимото в армию попал с острова Кюсю, из города Кумамото, он родился в Эдо — так называлась наша столица раньше. Окончил политехнический факультет Токийского университета — он инженер Образование получил благодаря брату, человеку состоятельному Тот оплачивал лишь учебу, думать же о крыше над головой и хлебе насущном студент обязан был сам, так что ему приходилось не только штудировать конспекты, но и работать, где и кем придется В армию призван в сорок четвертом году, к тому времени имел уже две пары близне нов — двух мальчиков и двух девочек Мы, японцы, очень любим детей, относимся к ним с большой нежностью, европейцы даже сетуют, что мы их балуем без всякой меры. Не берись судить об этом, но с древних времен у нас укоренился обычай отдавать своих малышей на воспитание в богатые, но бездетные семьи родственников или друзей Вам трудно понять, вы из другого мира, но в тех семьях, куда попадают детишки, к приемышам относятся как к родным. Их окружают и заботой, и лаской, воспитывают и дают образование Таким образом, у ребенка при живых родителях появляются еще мать и отец Я хочу подчеркнуть — детей не сплавляют с рук, а отдают на воспитание. Иногда эти дети с общего согласия родителей и родных, и приемных — даже принимают фамилию своих one кунов. Экимото–сан не мог прокормить столь многочисленною семью, тем более что с работой было туго, да и заработок начинающего инженера невелик. И он стал перед дилеммой или опуститься до полной нищеты, или отдать детей старшему брату, человеку бездетному Я повторяю, в этом у нас никто не видит ничего предосудительного. Но у Экимото–сан дурной характер — он очень горд А гордиться в нашей стране можно, лишь имея солидный куш в банке. Он хотел быть единственным отцом своих детей — это и стало главной причиной того, что он согласился быть зачисленным в сухопутные камикадзе и остаться на Варудсиме. Теперь семья получает от государства пенсию — они могут жить безбедно, во всяком случае, не голодают. Он, можно сказать, ушел из жизни, чтобы дать своим детям возможность жить и учиться. У нас за все надо платить, иногда эта цена очень высока, но приходится выбирать из двух зол меньшее, иного выхода нет Мы систематически слушаем радио и знаем, что сейчас в Японии опять кризис, много безработных. Мне кажется, Экимото–сан поступил благородно и правильно. После поражения в войне, при огромном количестве появившихся в результате демобилизации дешевых рабочих рук ему с семьей пришлось бы туго. Он очутился бы на грани не просто нищеты, а смерти. Ради благополучия детей он пожертвовал собой. Экимото–сан необщителен и молчалив, но прекрасный человек, замечательный художник, влюбленный в технику, и, как это ни покажется странным, именно ему мы обязаны тем, что едим свежие овощи и грибы.