Однажды Мишка предложил отцу посидеть с ним хоть секунду в углу, но отец почему–то отказался. Наверное, он не чувствовал за собой никакой вины и сидеть там ему было не положено, — счастливый человек!..

Когда Гапон оставался по ночам один, без дяди Коли, он закрывался с головой одеялом, чувствуя себя как в спасительной скорлупе. Но главное — ни в коем случае не открывать глаза. И можно представить себе солнечный–пресолнечный день или раннее утро на реке, а то даже и Африку, где все ходят голые и черные, как сапоги, и едят бананы. Бананы он представлял себе в виде огромных орехов, а внутри них — парное молоко.

После гибели матери Гапон научился заказывать себе сны. Надо закрыть глаза, думать о чем–нибудь необычайно приятном и представлять себе все, будто наяву. Незаметно засыпаешь. И все само собой продолжается. Как в кино. Но если уж очень стараться, то редко получается. Поэтому и отец с матерью редко снились — уж очень он старался их увидеть. А чаще всего снился ему Робинзон Крузо на необитаемом острове, только Робинзон Крузо — он, Мишка. Он ведь тоже один. На острове тепло, козы, говорящий попугай, а Пятница похож на дядю Колю.

Но стоит только высунуть ночью ногу из–под одеяла — и сразу кажется: сейчас цапнут за пятку и утащат куда–нибудь. Ведь есть, говорят, такая отрубленная волосатая рука, которая может оказаться под кроватью, подползти и вцепиться в горло. Или тот человек, что ходит с перерезанным горлом и держит в руке бритву!.. После двенадцати ночи он шляется где попало. Сказки, конечно, но ночью почему–то в них верится.

…Гапон встрепенулся — на крыльцо вышел дядя Коля с чемоданчиком.

— Ты уже собрался? — торопливо сказал Мишка. — А то Валентин обещался заехать. Я уже сидор с вещами приготовил.

— Езжай сам. — Дядя Коля был сейчас какой–то другой, вроде навеселе.

— А ты?

— Я тебя найду потом. Не бойся. Опять вместе жить будем, щи хлебать, — засмеялся дядя Коля.

— Где там найдешь… — протянул Гапон. — Я и сам не знаю, куда попаду. Может, вместе поедем?

— Отстань. Надоел ты мне, — рассердился дядя Коля. — Если хочешь, жди меня здесь.

— Ладно, — сразу повеселел Мишка. — А ты без меня не уедешь?

— Сказал же.

И дядя Коля, прихрамывая, пошел по улице.

— А это точно? Чемоданчик–то зачем взял?

— Жди, — недовольно отозвался жилец.

Но Гапон, опасаясь, что дядя Коля вдруг передумает, влетел в дом и, схватив сидор, тихонько двинулся следом, прижимаясь к заборам.

Свернув за угол, квартирант оглянулся, бросил за штакетник клюшку и побежал.

Мишка от изумления чуть не сел на свой рюкзак… Затем, опомнившись, бесшумно пустился за своим жильцом, прячась за телеграфные столбы и обшарпанные тумбы.

Улочка вывела их на окраину города… Мало кто знал, что здесь в ничем не примечательном бревенчатом домике находилась молельная старообрядцев.

Дядя Коля тихо постучал в дверь. Ему открыл бородатый дядька и, пожав руку, заговорил шепотком:

— Я выйду, а снаружи замок навешу. Мало ли что. От пришельцев разных. Черный ход изнутри отпирается.

— Ладно. Как они?

— Чувствую, в смятении. Особенно те, которых я тогда у булочной встретил, после пожара в бараке.

— А–а, Хрящ и Мышь.

В большой комнате у стены стоял кованый сундук. Сдвинув его, дядя Коля открыл люк подпола и опустился вниз по лесенке.

— Привет от Седого, — сказал дядя Коля громко.

В углу чиркнули спичкой, и толстая свеча выхватила из мрака просторный погреб и людей.

— Привет, — сказал Хрящ, присматриваясь к гостю. — Знакомый голос… Ты, что ли, Седой?

— Я Седой, теперь мне от вас прятаться незачем, — властно сказал дядя Коля. — За вами должок, а его надо отработать. Пошумели в городе, панику поднимали — ничего, хорошо. Но этого мало.

— Говори — что. Мы с оружием, с деньгами. Ты много сделал для нас, — ответил Хрящ. — Расстанемся по–хорошему.

— Я хочу, чтоб и вам было хорошо. Сейчас из города все уходят. К утру могут появиться гости. Скажу, я видел их вблизи, и они не страшнее любого гражданина начальника. Или, скажем, меня.

— Ты чего крутишь? — нервно произнес Пахан.

— Через час–другой взорвут минный завод, — неожиданно произнес Седой. — Вот и подумайте, что будет, если мы захватим завод и сохраним. А? Подумайте. Каждый получит документы, деньги и полное доверие. Идти надо сейчас же, чтобы успеть.

Хрящ и Мышь промолчали.

— Я вор! — неожиданно выкрикнул Пахан. — Я вор в законе! Я на какое хочешь дело пойду — а тут на немца стараться? У меня мама в оккупации. Я не могу. Седой пристально посмотрел на него.

— Сделаешь дело — и увидишь свою старушку, а иначе свидание не состоится.

Наступила тишина.

— Мне все равно! — вдруг сказал Хрящ. — Я десять лет по тюрьмам мыкался и хочу за это иметь. А если ты не хочешь, беги на реку, там тебя катер ждет, бесплатный, с решетками.

— Там нам делать нечего, — буркнул Мышь. — Да и лезть под пули из–за какого–то завода чего? Я думаю, немцы и так нас не тронут.

— Правильно. — Пахан поспешно достал из–за пазухи немецкую листовку. — Вот мой пропуск и моя амнистия!

— С этой бумажкой, может, ко мне придешь, еще потолкуем, — отрезал Седой.

— Если б знал, что советская власть простит, был бы я здесь — как же!

— Ну, вам виднее. — Мишкин жилец неожиданно засмеялся. — Я пойду сам. — Он выдернул пистолет из кармана и попятился к лестнице, не выпуская никого из виду.

— Постой, — сказал Хрящ. — Мы потолкуем.

Бандиты собрались кучкой и начали тихо и зло совещаться.

— Я сказал: или — или! — оборвал накалившиеся страсти Хрящ и обернулся к Седому: — Выкладывай гарантии.

— Какие гарантии? Я сам гарантия. Jedem das seine — каждому свое.

— Немец! — испуганно ахнул Пахан. — А я — то думал…

— А ты думал, я такой же бандит, как ты, и хочу перед немцами выслужиться? — презрительно улыбнулся Седой.

Гапон, притаившийся за кустами, увидел, как вынырнули из дома несколько фигур и заспешили через пустырь в сторону минного завода. Гапон тихонько последовал за ними… Возле разрушенного дома группа остановилась. Мишка юркнул в развалины… И совсем явственно услышал тихий голос своего жильца:

— Вы пока останетесь здесь. А мы с Хрящом разведаем.

Шаги удалились и стихли у ограды минного завода.

Бандиты и старовер присели на кирпичи.

— Не нравится мне все это… — проворчал Пахан.

— Чего ныть–то? — зашептал Мышь. — Куда подашься? И свои шлепнут и немцы могут. А с ним не пропадем.

— Седой не простая пташка у немцев, — спокойным, рассудительным голосом заметил старовер. — А немцы победят, вот увидите. За ними вся верующая Европа! У них у каждого солдата на пряжке выбито: «С нами бог». Спасем завод — и порядок, нам заслуга перед новой властью.

«Дядя Коля — и немцы!.. Нет, нет, тут что–то не так… Не может быть!.. А хромым притворялся?.. По городу везде шастал, сапожником прикидывался… И Чумицию тогда от него влетело, а потом морали при Вальке читал — это ж все для отвода глаз!.. Вот у кого Славка Чумаков на побегушках был, бандитов прятал!.. Тикать! Тикать! Подальше от этих шпионов, предателей! Вот они какие бывают, а я еще грешил на Леху–точильщика!»

От волнения на Гапона напала икота, он поспешно зажал рот обеими руками.

Архивы погрузили быстро. Столько народу: Валентин, сержант Никишов, Дубинин с женой, и Пашка с Юркой помогали.

Теперь надо было заехать за Мишкой, а затем прихватить родных Тихонова и Пашки — заждались, наверно.

— Надя, в кабину, — сказал капитан. — А мы в кузов.

…Гапона дома не оказалось. Они покричали несколько раз, посигналили и решили ехать.

— Не дождался, — сказал Дубинин.

— На переправе потом найдем, — успокаивал Никишов.

Машину вести было трудно, улицы угадывались только по контурам домов с обеих сторон, а фары включать нельзя.

Валентин бросил машину вбок и остановился, чудом увидев в трех шагах выскочившего навстречу мальчишку: