Эта беседа канцлера с кайзером, состоявшаяся 6 октября, была единственной встречей между ними, проходившей в более или менее спокойной и деловой атмосфере. Макс Баденский потребовал увольнения военного министра и двух генералов. Вильгельм смутился и постарался перевести разговор на другую тему. Принц Макс сделал вывод, что кайзер не свободен в принятии своих решений. Берг со своей стороны не собирался пассивно ждать своей участи. Он активно вмешался в вопрос формирования нового кабинета, попытавшись, в частности, заблокировать включение в его состав Эрцбергера — ненавистного правому лобби автора «мирной резолюции» рейхстага. Это дало повод канцлеру вновь, уже в более категорической форме, поставить вопрос об увольнении Берга. Вильгельм неожиданно ощетинился: выбор главы кабинета — это исключительная прерогатива кайзера. Макс Баденский напомнил ему, что Валентини убрали именно военные, причем без соблюдения элементарных норм приличия. Вильгельм выразил опасения по поводу возможной реакции ОХЛ на увольнение Берга. Опасения были необоснованные: Макс Баденский заручился от Людендорфа обещанием не вмешиваться.
9 октября в ходе новой встречи с кайзером Макс Баденский вернулся к вопросу о Берге. За это время Дона и кронпринц убедили Вильгельма, что Берга следует оставить в должности и ни в коем случае не возвращать Валентини. В ответ на прямой вопрос канцлера, почему супруге кайзера так антипатичен прежний шеф его личного кабинета, Вильгельм не смог ничего сказать, ограничившись лишь замечанием, что он обязан прислушиваться к мнению императрицы.
На следующий день во время поездки Вильгельма по улицам Берлина его автомобиль внезапно застрял в толпе. Ильземан схватился было за револьвер, но, как оказалось, у окруживших автомобиль людей не было никаких враждебных намерений: они махали шляпами и выкрикивали приветствия. Ильземан отметил, что Вильгельму следовало больше общаться с берлинцами.
14 октября Макс Баденский принял сыновей кайзера Оскара и Адальберта. Они хотели прояснить слухи о предстоящем отречении кайзера как необходимой предпосылке для заключения мира. Адальберт задал канцлеру прямой вопрос: не следует ли ему пойти к отцу и дать тому понять, что от него требуется? Старший брат сделал при этом «протестующий жест». Макс Баденский заверил обоих, что, пока он остается канцлером, об отречении не может быть и речи.
15 октября Вильсон направил Германии вторую ноту. Вильгельм, ознакомившись с ее текстом, передал ее Ниману: «Прочти! Здесь прямо речь идет об устранении Гогенцоллернов и ликвидации монархии!» В тот же день Рицлер записал в дневнике: отречение Вильгельма II — единственный способ спасти династию. Из записи Рицлера, сделанной четыре дня спустя, можно понять, что вопрос об отречении отложен в долгий ящик: Макс Баденский не хочет даже и слышать об этом. Приятелю Вильгельма Максу Варбургу он сообщил, что всеми силами пытается избежать отречения монарха.
17 октября состоялась встреча Вильгельма с Людендорфом, вызвавшая у кайзера прилив оптимизма: тот сообщил ему, что, по его мнению, оба фронта можно удержать. Глаза Вильгельма сияли, провожая генерал-квартирмейстера, он рассыпался в выражениях благодарности. Начался распад Австро-Венгерской империи. США признали независимость Чехословакии и Югославии. Вильгельм выразил согласие впервые допустить в правительство умеренных социалистов, заявив при этом: «Пусть они теперь покажут, что умеют не только критиковать меня, но и работать». 19 октября состоялась встреча кайзера и канцлера, на которой присутствовал баварский посланник граф Лерхенфельд. Макс Баденский пытался убедить Вильгельма прекратить подводную войну. «Я не знал, что Вы — эксперт по морским делам», — высокомерно бросил ему кайзер. Лерхенфельд проинформировал его об опасных тенденциях внутри рейха. Вильгельм заявил, что он обо всем знает, в том числе и о том, что кое-кто требует, чтобы он сложил с себя корону, но, как он добавил с торжественной серьезностью, «для наследника Фридриха Великого вопрос об отречении исключен».
20 октября кайзер принял посла в Голландии Розена. Дипломат сообщил ему, что все обсуждают вопрос о его отречении. Особенно активно он муссируется в кругах правых. Вильгельм указал на то, что монархию активно поддерживают левые в рейхстаге: «Придется идти вместе с этими господами». Он спросил Розена, каково его личное мнение о происходящем. Тот ответил, что Вильгельму следует взять на себя инициативу проведения необходимых реформ и заявить народу: «Ваши желания — это мои желания. Я тоже хочу все в рейхе организовать по-новому и нуждаюсь в вашей поддержке». Вильгельм, видимо, все еще не осознавал всей тяжести ситуации. Сыновья (без участия кронпринца) пытались просветить его на этот счет.
События развивались. В тот же день кайзер дал в Беллевю аудиенцию двум только что назначенным статс-секретарям — Филиппу Шейдеману и Маттиасу Эрцбергеру. В обращенной к ним речи он взял правильный тон, заявив, в частности: «Новый век требует нового порядка». Несмотря на все ретроградные усилия верховного командования, Германия была уже на грани превращения в конституционную монархию. Если бы не победа демократии, то не было бы перемирия, хотя, с другой стороны, не было бы и версальского диктата.
24 октября от Вильсона поступила третья нота. В ней говорилось о самоопределении для австрийцев и немцев (в Версальском договоре эта тема была обойдена молчанием), а также упоминалось о необходимости обуздания прусского милитаризма. Все яснее становилось, что Антанта не желает заключать мир с Гогенцоллернами. Хефтен, которого Макс Баденский привлек в качестве консультанта, полагал, что Вильгельм никогда не пойдет на отречение под давлением социал-демократов, он способен сделать это только по своей собственной воле. «Если, однако, Его Величество не примет немедленного решения, это будет означать, что мы отклоняем ноту Вильсона, и тогда нам остается только снять каски и молиться».
На следующий день в Берлин прибыли две фигуры, наиболее ярко выражавшие собой понятие прусского милитаризма, — Гинденбург и Людендорф. Они приехали, невзирая на все попытки канцлера удержать их в Спа, и потребовали прекращения обмена нотами с противником: «Нам не нужно отвечать этому типу. Наша армия не разбита, она оккупирует территорию противника. Она не может капитулировать».
Тем не менее нота Вильсона вызвала эффект, на который американцы рассчитывали. Тезис о самоопределении привел к шумным сценам в прусском ландтаге, вызвав живой отклик среди депутатов — от Эльзаса, от датчан Шлезвига и от поляков. Справа раздавались призывы к установлению военной диктатуры, сторонники Янушау прямо апеллировали при этом к Гинденбургу. Министр иностранных дел, напротив, стремился к ограничению политического влияния ОХЛ, и в первую очередь к устранению Людендорфа. Макс Баденский, ставший жертвой эпидемии гриппа, заявил, что уйдет в отставку, если Людендорф останется на своем посту.
Кризис достиг точки кипения. Ниман пытался внушить кайзеру, что правительство руководствуется самыми лучшими побуждениями, но тот оборвал его: «Что толку в этих побуждениях, если переговоры неминуемо приведут к катастрофе?» Вильгельм удалился в парк обдумать сложившуюся ситуацию в одиночестве. В передаче Нимана, мысль, посетившая кайзера на прогулке, выражалась в следующем: «Он заявил мне, что пошлет главу гражданского кабинета к канцлеру с поручением выяснить — не отзовет ли Макс Баденский свое требование об увольнении (Людендорфа), если со стороны верховного командования будет выражено согласие в будущем не вмешиваться в политику и в знак этого будет ликвидирован Политический департамент ОХЛ». Этого оказалось недостаточно. Макс Баденский настаивал на своем. Теперь уже и баварцы почти вслух требовали отречения Вильгельма. К нему поступила информация, что Гинденбург и Людендорф издают приказы, даже не утруждая себя довести их содержание до сведения кайзера. Это обусловило его решение: «Людендорф должен уйти, иначе это будет стоить мне короны». Вильгельм обвинил генерала в том, что это именно из-за него он лишился услуг Бетман-Гольвега и Валентини. По его словам, «Людендорф лез во все политические вопросы, ничего в них не понимая». Теперь кайзер вдруг вспомнил и о неприятном, злобном характере генерал-квартирмейстера, о том, как он однажды швырнул карту к ногам Верховного главнокомандующего… Словом, виновный в катастрофе был найден.
