7 февраля был обнародован законопроект об ассигнованиях на военно-морской флот. Он предусматривал принятие на вооружение трех новых линейных кораблей — по одному в 1912, 1914 и 1916 годах. Вильгельм открыл сессию рейхстага речью, обращенной не столько к депутатам, сколько к Англии: он хочет иметь два линкора на каждые три британских, и он стремится к союзу или по крайней мере к нейтралитету с Англией в случае любой войны, могущей случиться на континенте. Цель сохранения мира — высшая ценность и «требует, чтобы рейх оставался достаточно сильным, дабы в любой момент быть в состоянии защитить честь нации, ее владения и ее законные интересы в мире. Вследствие этого я считаю своим долгом и предметом постоянного внимания усиление оборонительного потенциала немецкой нации на суше и на море».

На следующий день в Берлин прибыл министр обороны Великобритании Холден в сопровождении своего брата, физиолога и философа Джона Скотта Холдена, и сэра Эрнеста Касселя. В Берлине визит вызвал некое смятение: какой подход найти к этому человеку? Интеллектуал Бетман решил было ухватиться за тот факт, что министр известен как знаток Гете и эксперт по германской философии. Вояка Тирпиц вспомнил, что Холден какое-то время стажировался в военном министерстве Германии, при генерале Эйнеме: изучал опыт деятельности германского Генерального штаба с тем, чтобы создать подобный в Великобритании. 9 февраля состоялась беседа Холдена с Вильгельмом. Тирпиц присутствовал на ней от начала и до конца, Бетман-Гольвег присоединился к ним только на время обеда. По-видимому, здесь была допущена ошибка: Холдену Тирпиц решительно не нравился; его неуклюжая шутка в начале беседы — «позвольте представиться, я главное пугало для старой Англии» — симпатии не прибавила. Холден без всяких шуток считал адмирала зловещей фигурой. Их диалог то и дело заходил в тупик, и тогда приходилось вмешиваться самому кайзеру. Холден попытался увлечь Вильгельма перспективой создания центральноафриканской империи. Как выяснилось, речь шла о территориях, которые в то время принадлежали Португалии, но поскольку, как считалось, это государство вскоре обанкротится, ее колонии можно будет задешево купить в счет погашения долгов. Вильгельм настаивал на соотношении 3:2 между флотами обеих стран, Холден говорил о «двойном стандарте»: Великобритания должна иметь флот, превосходящий по мощи совокупный потенциал флотов любых двух других держав — потенциальных соперников.

Вильгельм пригласил Мюллера прогуляться и поделился с ним соображениями о ходе переговоров. Тому запомнилась фраза кайзера: «Слава Богу, что я при сем присутствовал. Тирпиц со своей свиноголовостью завел беседу в полный мертвый тупик». Последние слова были произнесены по-английски; получилось не очень грамотно, но, в общем, понятно. Тирпиц со своей стороны жаловался впоследствии, что присутствие Вильгельма помешало дискуссии. Думается, в данном случае адмирал не прав: именно его непримиримая позиция обрекла миссию Холдена на неудачу. Бетман-Гольвег надеялся выжать из британского министра гарантию нейтралитета. Холден считал политическое соглашение на такой основе невозможным: нейтралитета быть не может, поскольку Великобритания имеет обязательства в отношении Франции. Тирпиц высказал предположение, что англо-французский союз носит не только оборонительный характер. В ответ британский министр заверил его в том, что вообще нет никакого зафиксированного письменно договора о союзе. Ужин прошел в более спокойной обстановке. 11-го Холден отправился восвояси с подарком — бюстом Вильгельма.

9 февраля, информируя Баллина о переговорах, Вильгельм говорил о своих уступках: «Я считаю, что сделал все, что в моей власти!! Я свою часть сделки исполнил, дело за Вами, кардинал! Пожалуйста, передайте обо всем Касселю, с наилучшими пожеланиями, Ваш верный друг, Вильгельм, кайзер и король». Ради английского нейтралитета он готов был урезать вдвое морскую программу, но когда Грей и британское адмиралтейство начали выдвигать новые предварительные условия, лишь при выполнении которых Германия могла бы получить более или менее значительные куски Африки — португальской или французской, терпение у Вильгельма лопнуло. К тому же к нему пришла здравая мысль: ни одна страна так, за здорово живешь, со своими колониями не расстанется. Добавила и Дона — для нее флот стал таким предметом обожания, что она даже лично посетила канцлера, дабы убедить его: морскую программу надо выполнить в полном виде, никаких сокращений! Меттерниху была послана директива — сообщить англичанам, что, если они объявят о своем нейтральном статусе, Германия готова замедлить темпы строительства флота, причем послу не следует конкретизировать, как именно замедлить. Кайзер был недоволен своим послом: ему казалось, что Меттерних — на стороне англичан. Между тем он, Вильгельм, являлся Верховным главнокомандующим, и, если бы Бетман заупрямился и не ввел рейхстаг в курс дела, кайзер «просто отдал бы приказ военному министру и статс-секретарю по военно-морским делам, и они сами обнародовали бы законопроект о флоте. Мое терпение и терпение немецкого народа иссякают».

Возникли опасения, что курс, взятый Вильгельмом, может привести к войне. 12 марта кайзер следующим образом изложил свою позицию: «Наша программа соответствует нашим потребностям, и мне безразлично, что скажет по этому поводу Англия. Во всяком случае, ясно, что Англия не желает делать из этого повод для начала войны, о чем так все волнуются с начала ноября». 7-го Бетман-Гольвег отреагировал на возникшую ситуацию угрозой подать в отставку, заявив: «Я считаю прегрешением против Германии вести дело к развязыванию войны в условиях, когда не затронуты ни наша честь, ни наши жизненные интересы — даже если бы налицо была реальная перспектива тотальной победы». Вдоволь покуражившись над канцлером, Вильгельм пошел на попятную. Все было очень романтично — кайзер назначил свидание канцлеру у мавзолея в шарлоттенбургском парке. Там у могилы королевы Луизы Прусской Бетман дал согласие не подавать в отставку.

Это был обычный для Вильгельма курбет. Циммерман еще раньше заметил: «Когда ситуация становится критической, Его Величество первым это регистрирует и делает свои выводы». Теперь уже Тирпиц заговорил об отставке. 17 марта Баллин телеграфировал из Лондона: «Ваше Величество, я везу Вам союз с Англией», однако на следующий день там последовало официальное заявление о том, что миссия Холдена ни к чему не привела. Англичане и впрямь выдвигали неприемлемые условия: снять с обсуждения законопроект о флоте, а ничего более или менее привлекательного взамен они не предлагали. Главным препятствием с английской стороны была фигура Грея. Вильгельму очень не нравилось, что тот пытается обсуждать условия компромисса с германским послом: «Грей не понимает, кто здесь хозяин и что правитель — это я!» По его словам, английский министр «ведет переговоры как Шейлок». Вильгельм возложил всю ответственность за фиаско на посла, графа Вольфа Меттерниха — почему он не добился гарантий английского нейтралитета? Посол был отозван, его место занял Маршалль фон Биберштейн.

Холден утверждал, что, говоря об ощущении угрозы со стороны Германии, он выражает мнение всего кабинета. Однако в то время как Холден изо всех сил пытался убедить немецких партнеров умерить темп гонки морских вооружений, Черчилль, выступая в Глазго, презрительно отозвался о предмете гордости и любимом детище Вильгельма как об «игрушечном флоте». Тирпиц сухо откомментировал: эта речь «поставила под сомнение тезис о единстве кабинета». Британская пресса назвала речь Черчилля провокацией, и, по-видимому, так оно и было. Вильгельм телеграфировал Баллину 19 марта: «Соглашение — нарушенное Англией — мертво. Переговоры надо теперь вести на новой основе. Где в речи извинение за „игрушечный флот“?» Кайзер назвал напоследок британский кабинет министров «шайкой мошенников» и отбыл на Корфу. Характерны написанные им тогда строки: