Таллинн. 29 февраля 1936 г. Николай Орлов Казалось, он молился своему Мучительно покорному роялю, К нему припав с восторженной печалью, В наструненную вслушиваясь тьму. И понял зал мгновенно, почему Владеет он недостижимой далью: Он — Лоэнгрин, стремящийся к Граалю, Он — чувство, неподвластное уму. Изысканная судорога кисти Его руки, — и был ли золотистей Звук соткан человеческой рукой, Когда из нот вдруг возникает слово, Проговоренное рукой Орлова С очаровательностью такой? Таллинн. 3 октября 1936 г.
Сельма Лагерлёв «Любовь живет любовью, а не тем, Что называется благодеяньем». О, пусть любовь окончится страданьем: Так быть должно, тут слова нет: «зачем». Пусть сердце будет радостно: не всем Дано любить и жить хоть миг мечтаньем. Ты дал любовь — душа полна звучаньем. Ты отнял дар — дух благодарно нем. Себя любить заставить — невозможно. В любви все осторожно, все тревожно. И изумительно — ее сберечь. Противодействия она не терпит… Любовь та, как луна: и на ущербе Есть прелесть в ней. Дай ей свободно течь. Таллинн. 15 января 1938 г. Вина на всех Нам в подлую эпоху жить дано: В культурную эпоху изверенья. Какие могут быть стихотворенья, Когда кровь льется всюду, как вино! Протухшая мечта людей гнойна, Наследие веков корыстью смято. Все, что живет и дышит, виновато. Культуры нет, раз может быть война! Нарва-Иесу 11 января 1940 Когда ж? «Смысл жизни — в смерти», — говорит война, Преступника героем называя. «Ты лжешь!» — я возмущенно отвечаю, И звонко рукоплещет мне весна. Но что ж не рукоплещет мой народ, Бараньим стадом на войну влекомый? Когда ж мой голос, каждому знакомый, До разуменья каждого дойдет? 29 января 1940 Виновны все В войне нет правого: виновны все в войне И нации, и классы поголовно. Нет оправданья ни одной стране: Кто взялся за оружье — все виновны. К завоеванию призывы не должны Поддерживаться мыслящей страною. А для взбесившихся правителей страны Есть наказанье площадное. 28 января 1940 Последняя любовь Ты влилась в мою жизнь, точно струйка Токая В оскорбляемый водкой хрусталь. И вздохнул я словами: «Так вот ты какая: Вся такая, как надо!» В уста ль Поцелую тебя иль в глаза поцелую, Точно воздухом южным дышу. И затем, что тебя повстречал я такую, Как ты есть, я стихов не пишу. Пишут лишь ожидая, страдая, мечтая, Ошибаясь, моля и грози. Но писать после слов, вроде: «Вот ты какая: Вся такая, как надо!» — нельзя… Нарва-Йыесуд 18 апреля 1940 Есть чувства Есть чувства столь интимные, что их Боишься их и в строках стихотворных: Так, дать ростков не смея, зрелый стих Гниет в набухших до отказа зернах… Есть чувства столь тончайшие и столь Проникновенно сложные, что если Их в песнь вложить, он не способен боль, Сколь смерть вливают в слушателя песни… И вот — в душе очерченным стихам Без письменных остаться начертаний. И эта кара, — кара по грехам, — Одно из самых жутких наказаний. Таллинн 17 ноября 1937 В туманный день Дождь летит, студеный и ливучий, Скрыв в туман глубокую Россонь. Слышен лязг невидимых уключин Сквозь промозглую над нею сонь. Стала жизнь совсем на смерть похожа: Все тщета, все тусклость, все обман. Я спускаюсь к лодке, зябко ежась, Чтобы кануть вместе с ней в туман. И плывя извивами речными, — Затуманенными, наугад, — Вспоминать, так и не вспомнив, имя, Светом чьим когда-то был объят. Был зажжен, восторгом осиянный, И обманным образом сожжен, Чтоб теперь, вот в этот день туманный В лодке плыть, посмертный видя сон… 26 октября 1938 Пушкин — мне — Сто лет, как умер я, но, право, не жалею, Что пребываю век в загробной мгле, Что не живу с Наташею своею На помешавшейся Земле! Но и тогда-то, в дни моей эпохи, Не так уж сладко было нам Переносить вражду и срам И получать за песни крохи. Ведь та же чернь, которая сейчас Так чтит «национального поэта», Его сживала всячески со света, Пока он вынужденно не угас… Но что за этот век произошло — Настолько горестно и тяжело, Настолько безнадежно и убого, Что всей душой благодарю я Бога, Убравшего меня в мой час с Земли, Где столько мерзостного запустенья, Что — оживи мы, трупы, на мгновенье — Мы и его прожить бы не могли!.. Дивиться надо: как же ты живешь? Перед твоим терпеньем преклоняться И царственного уважать паяца, Свет правды льющего в сплошную ложь. Не унывай! Терпи! Уделом это Спокон веков недюжинных людей. Вернись домой: не дело для поэта Годами быть без родины своей! |
