Дубровник (Рагуза) Вилла «Флора мира» 25 дек. 1931 г. Прогулка по дубровнику Шевролэ нас доставил в Дубравку на Пиле, Где за столиком нас поджидал адмирал. Мы у юной хорватки фиалок купили, И у женского сердца букет отмирал… Санто-Мариа влево, направо Лаврентий… А Ядранского моря зеленая синь! О каком еще можно мечтать монументе В окружении тысячелетних святынь? Мы бродили над морем в нагорном Градаце, А потом на интимный спустились Страдун, Где опять адмирал, с соблюденьем градаций, Отголоски будил исторических струн. Отдыхали на камне, горячем и мокром, Под водою прозрачною видели дно. И мечтали попасть на заманчивый Локрум Да и с лодки кефаль половить заодно… Под ногами песок соблазнительно хрупал И советовал вкрадчиво жить налегке… И куда б мы ни шли, виллы Цимдиня купол, Цвета моря и неба, синел вдалеке. Мы, казалось, в причудливом жили капризе, В сновиденьи надуманном и непростом. И так странно угадывать было Бриндизи Там за морем, на юге, в просторе пустом… Toila 4 июня 1931 г. Конавлянки Уже автобус на Конавлю Готов уйти. У кабачка Я с конавлянками лукавлю, Смотрящими исподтишка. Они интеллигентнолицы, Их волоса то смоль, то лен. Не зря презрительный патриций Был в их прабабушек влюблен! Порабощен Наполеоном И дав безбрачия обет, Недаром к Чилипийским склонам Послал он сына для побед… Красавиц стройность не случайна, Высокий рост и вся их стать: На них веков почила тайна, И им в наследственность — блистать. От Ерцегнови до Изовиата Ядран ядрен и осиян — Республика аристократа — Последними из могикан. Toila 17 июля 1932 г. Пераст Пересекаем бухту на пароме, В автомобиле сидя. В глубине Белеет город. Пусто в каждом доме. Безлюдье в золотистой белизне. Пераст! Пераст! Что видишь ты во сне? Сна твоего не видно нам в бинокли. Покинутость, заброшенность везде. И остров твой — припомнился мне Беклин — Мертвяще мрачен в бухтовой воде. Пераст! Пераст! Где жизнь былая? где? Где век, когда ты был гнездом пиратов, Певец, любовник, воин, оргиаст? Когда, сокровища в себе запрятав, Окружных гор киркой тревожил пласт? И вот — как нет тебя, Пераст, Пераст! Toila 6 июня 1931 г. Двадцать bocemb Мы взбираемся на Ловчен. Мы бежим под облака. Будь на поворотах ловче, Руль держащая рука! Сердце старое не старо, Молодо хотя б на час: У подножья гор Каттаро Двадцать восемь встало раз! Почему так много? — спросим. На вопрос ответ один: Потому что двадцать восемь, Двадцать восемь серпантин! Мы пьянеем, пламенеем От развернутых картин. Грандиозным вьются змеем Двадцать восемь серпантин! Адриатика под нами, Мы уже в снегах вершин. В тридцать километров знамя — Двадцать восемь серпантин! Дубровник (Рагуза) Вилла «Флора мира» 20 янв. 1931 г. Портрет Даринки Я хожу по дворцу в Цетинье — Невзыскательному дворцу, И приводит меня уныние К привлекательному лицу. Красотою она не блещет, Но есть что-то в ее глазах, Что заставит забыть про вещи, Воцарившиеся в дворцах. Есть и грустное, и простое В этом профиле. Вдумчив он. В этом профиле есть такое, Что о нем я увижу сон. Гид назвал мне ее. Не надо! Мне не имя — нужны глаза. Я смотрю на деревья сада. Я смотрю, и в глазах — слеза. Цетинье. Черногория. 20 янв. 1931 г. Перевал через Ловчен Час назад, в миндалями насыщенных сумерках, Золотые лимоны, как дети луны. А теперь, в легком заморозке, в лунных высверках Колеи оснеженной, стал Ловчен уныл. Мы уже на горе, на вершине двухтысячной, Час назад, там, в Катарро, стояла весна. А теперь, в горьковатом сиянии месячном, Всех мехов своих выдвинули арсенал. Мы нахохлились зябко, как сонные совушки, И, должно быть, прохожим немного смешны: Нам смеются вослед черногорские девушки, Их слова заглушаются хрупотом шин. Скользок путь. Скользок смех. Проскользнули и Негуши. Из-за выступа вымолнил автомобиль, Чуть нас в пропасть не сбросив, как хрусткую ракушку, Ту, что давишь, не думая сам истребить… |
