Замок Hrastovac 16 сентября 1933 Стареющий поэт Стареющий поэт… Два слова — два понятья. Есть в первом от зимы. Второе — все весна. И если иногда нерадостны объятья, Весна — всегда весна, как ни была б грустна. Стареющий поэт… О, скорбь сопоставленья! Как жить, как чувствовать и, наконец, как петь, Когда душа больна избытком вдохновенья И строфы, как плоды, еще готовы спеть? Стареющий поэт… Увлажнены ресницы, Смущенье в голосе и притушенный вздох. Все чаще женщина невстреченная снится, И в каждой встреченной мерещится подвох… Стареющий поэт… Наивный, нежный, кроткий И вечно юный, независимо от лет. Не ближе ли он всех стареющей кокотке, Любовь возведший в культ стареющий поэт? Замок над Дравой. Словения. 11 сентября 1933 В поисках истин Я в поисках истин по свету езжу, Но всюду лишь похоть, коварство, расчет. И женщина стала почти что вещью, Листком, что рассчитан на скользкий прочёт: Рекламной листовкой, что в руки наспех Суют на проспекте — скорей бы раздать! Сойдешься с такою, и будут распри: Ты сирина ловишь — поймаешь дрозда… Где женщина — книга страниц на триста, Причем не хватает не меньше двухсот? Вот их бы восполнить мечтою артиста, Страницы душистей сиреневых сот! Тойла 10 ноября 1934 Ничто в чем-то Во встречи вдумываясь впроскользь, И от скольжений изнеможен, «Ты, тающая, не из воска ль?» — Я вопрошаю таящих жен, Таящих таянье и, в силу Уплыва в темень небытия, Дающих все, что б ни спросила Душа взыскующая моя. И знаю: ужас в том, что ровно В таящих что-то нет ничего, Что таящие хладнокровно Не стоят пламени моего… Тойла 10 ноября 1934 Нечто соловьиное… У меня есть громадное имя, Ослепительней многих имен. Ах, я мог потягаться бы с ними, Но для этого слишком умен… Я — единственный и одинокий, Не похожий совсем на других: Легкомысленный, но и глубокий И такой неудобный для них… О бессмертьи своем не забочусь И пою, как поет соловей. Я влюбляюсь в мелькнувшую тотчас, Остываю, пожалуй, скорей… Да и как бы могло быть иначе, — Часто ль плоть принимает Мечта? Но чем чаще мои неудачи, Но чем лживее женщин уста, Тем все крепче и пламенней вера, Что я гибну в напрасной алчбе, Что искать ее в новых — химера, Что она, как и раньше, в тебе. Тойла
3 октября 1934 Яблоньки Ах, убежал бы я в предлунье бежевое, Но обессиливает шаг тоска: Вот эти яблоньки меня удерживают И их сажавшая ее рука… Рука под шарфиком парижским, зябленькая, Оберегавшая мой каждый шаг. Не удивительно, что с яблоньками Связует нежного моя душа… Вновь целомудрие подруги ландышевое Мне ль, опрометчивому, уязвить? Душа вечерняя, от мук оранжевая, Изнемогающей полна любви… Тойла 9 февраля 1935 Солнцу предвешнему! Так и хочется перекреститься на Солнце, Потому что в нем больше, чем в ком-нибудь, Бог — Полевого, лесного предвестник зелёнца И румянца на лицах, гонящего вздох! Этот воздух, пьянительный и богомольный, Говорит, что начнется на днях ледоход, Говорит мне о Пасхе, такой колокольной, Что еще на Земле я остался на год… Что еще — о, восторг! — ты, загарная бронза, Позлатишь мой мертветь начинающий лик… Так и хочется перекреститься на Солнце, Потому что я Бога в нем видеть привык! Тойла 20 февраля 1935 Капель Вы понимаете, что значит Просолнеченная капель? — Зима, смеясь, от счастья плачет, Весны качая колыбель. О, зиму смерть не озадачит: Растаять — план ее и цель… …В глазах моих лучится влага — Капель зимы души моей. Ах, в ней отчаянья отвага: Познать восторг последних дней. Торопит смерть при спуске флага, И я… я помогаю ей. Тойла 26 февраля 1935 Далматинская фантазия Ты слышишь, Аллочка, как захрустели шины? Мы поднимаемся на снежные вершины. Каттарро ниже все. Все ближе — ближе Ловчен — Вершина зовкая, какой нет в мире зовче… Ты в исступлении. Ты плачешь: «Вот где наше!» И губ гранатные протягиваешь чаши. «Вдыхай букетики моих мечтаний», — шепчешь, И прижимаешься ко мне все крепче, крепче… О, возвышающее вышины изгнанье! Адриатическое сникло побережье. Дух изумрудящийся опрозрачен синью. «Дай мне замерзнуть здесь, — ступай один в Цетинье…» Пять лет не встретившись, одним дышали вздохом: Отдать ли смерти то, что собрано по крохам? Само ведь Счастье едет с нами в экипаже. Дай губы, Аллочка: тебя нигде нет слаже… |
