1926 Чайковский Прослышанье потусторонних звуков. Безумье. Боль. Неврастения. Жуть. Он разбудил звучащую в нас суть И, показав, исчезнул, убаюкав. Как жив он в нас, он будет жив для внуков, Он, чьим мотивом можно бы вздохнуть. Его забыть ли нам когда-нибудь, Кто в сердце оживлял так много стуков? И позабыть ли нам порыв простой, Как на канавке Зимней в час пустой Во встречу с Лизой верили упрямо? И знали на Литейном особняк, Где перед взорами ночных гуляк Мелькала в окнах Пиковая Дама… 1926 Чехов Не знаю, как для англичан и чехов, Но он отнюдь для русских не смешон, Сверкающий, как искристый крюшон, Печальным юмором серьезный Чехов. Провинциалки, к цели не доехав, Прошались с грезой. Смех их притушен. И сквозь улыбку мукою прожжен Удел людей разнообразных цехов. Как и тогда, как много лет назад, Благоухает наш вишневый сад, Где чувства стали жертвой мелких чувствец… Как подтвержденье жизненности тем — Тем пошлости — доставлен был меж тем Прах Чехова в вагоне из-под устриц… 1925 Чириков Вот где окно, распахнутое в сад, Где разговоры соловьиной трелью С детьми Господь ведет, где труд безделью Весны зеленому предаться рад. Весенний луч всеоправданьем злат: Он в схимническую лиется келью, С пастушескою он дружит свирелью, В паркетах отражается палат. Не осудив, приять — завидный жребий! Блажен земной, мечтающий о небе, О души очищающем огне, О — среди зверства жизни человечьей — Чарующей, чудотворящей речи, Как в вешний сад распахнутом окне!.. 1926 Шекспир Король, возвышенный страданьем, Лир Обрел слова: «Нет в мире виноватых». Всегда рассветным не пребыть в закатах И не устать их славить строю лир. Но оттого не лучше бренный мир, В каких бы взору ни был явлен датах. В его обманах изнемог проклятых Мучительно любивший жизнь Шекспир. Проклятого не прокляв, веря глухо В бессмертье человеческого духа, Чем выше возлетел, тем глубже пасть Был обречен, мифически нездешний, Мудрец постиг, в истоме ночи вешней, Что душу обессмерчивает страсть. 1927
Шмелев Все уходило. Сам цветущий Крым Уже задумывался об уходе. В ошеломляемой людьми природе Таилась жуть. Ставало все пустым. И море посинелым и густым Баском ворчало о людской свободе. И солнце в безучастном небосводе Светило умирающим живым. Да, над людьми, в страданьях распростертых, Глумливое светило солнце мертвых В бессмысленно-живом своем огне, Как злой дракон совсем из Сологуба, И в смехе золотом все было грубо Затем, что в каждом смерть была окне… 1927 Шопен Кто в кружева вспененные Шопена, Благоуханные, не погружал Своей души? Кто слаже не дрожал, Когда кипит в отливе лунном пена? Кто не склонял колени — и колена! — Пред той, кто выглядит, как идеал, Чей непостижный облик трепетал В сетях его приманчивого плена? То воздуха не самого ли вздох? Из всех богов наибожайший бог — Бог музыки — в его вселился opus, Где все и вся почти из ничего, Где все объемны промельки его, Как на оси вращающийся глобус! 1926 Георг Эберс Его читатель оправдать злодея, Как император Каракалла, рад, В Александрию из Канопских врат Входя в лучах Селены, холодея. Не у него ль береза ждет Орфея, Надев свой белый праздничный наряд, И ламия с эмпузой вдоль оград Скользят, Гекаты мрачным царством вея? Изнежив ароматом древних стран, Слепя сияньем первых христиан, Прогнав тысячелетние туманы, Он, точно маг, из праха нас вознес К годам, где чудо деял, как Христос, Премудрый Аполлоний из Тианы. 1926 Христо Ботев О многом мог бы рассказать Дунай: Хотя б о том, как на пути к немецкой Земле, австрийский пароход «Радецкий» Был полонен одной из смелых стай. Попробуй в простолюдине узнай Борца за независимость, в чьей детской Душе взметнулся пламень молодецкий: Мечта поэта, крылья распластай! Так из Румынии, страны напротив, Водитель чет, отважный Христо Ботев, Свою дружину сгрудил в Козлодуй, И на Врачанском окружен Балкане Турецкою ордой, на поле брани Сражен, воззвал он к смерти: «Околдуй!» |
