6 7 Всю ночь мы катались весело, Друг к другу сердца крыля. Подруга моя повесила Шаль мокрую у руля. Ты помнишь? ты не забыла ли Того, что забыть нельзя, И что пронеслось, скользя? Да, полно, все это было ли? Расплылась воды стезя. 8 Любимая! самая первая! Дыханье сосновых смол!.. Была не всегда жизнь стервою — Твердит мне твое письмо, Летящее в дни июльские, Пятнадцать веков спустя (Не лет, а веков, дитя!) Чтоб дни свои эсто-мулльские Я прожил, о сне грустя… 9 Пустяк, ничего не значащий, Значенья полн иногда, — И вот я, бесслезно плачущий, Былые воздвиг года. Лета вы мои весенние, — На яхточке пикники, Шуршащие тростники, — Примите благоговение Дрожащей моей руки. 10 Рука, слегка оробелая… Былого святая сень… Сирень расцветала белая, Фиолевая сирень! Как трогательны три вареничка, И яхточка, и вуаль, И мокрая эта шаль, И ты, дорогая Женичка, Чье сердце — моя скрижаль! 1922 г. Апофеоз Моя литавровая книга — Я вижу — близится к концу. Я отразил культуры иго, Природу подведя к венцу. Сверкают солнечные строфы, Гремят их звонкие лучи. Все ближе крест моей Голгофы И все теснее палачи… Но прежде, чем я перестану На этом свете быть собой, Я славить солнце не устану И неба купол голубой! Я жажду, чтоб свершали туры Созвездья бурно над землей. Я жажду гибели культуры Ненужной, ложной и гнилой! Я жажду вечного зеленца, Струящего свой аромат. Они звенят, литавры солнца! Они звенят! Они звенят! И в этом звоне, в этом громе, И в этой музыке лучей Я чувствую, как в каждом доме Живой сверкает горячей! 1923 г. Медальоны Сонеты и вариации о поэтах, писателях и композиторах Андреев
Предчувствовать грядущую беду На всей земле и за ее пределом Вечерним сердцем в страхе омертвелом Ему ссудила жизнь в его звезду. Он знал, что Космос к грозному суду Всех призовет, и, скорбь приняв всем телом, Он кару зрил над грешным миром, целом Разбитостью своей, твердя: «Я жду». Он скорбно знал, что в жизни человечьей Проводит Некто в сером план увечий, И многое еще он скорбно знал, Когда, мешая выполненью плана, В волнах грохочущего океана На мачту поднял бедствия сигнал. 1926 Апухтин Вы помните ли полуанекдот, Своей ничтожностью звучащий мило, Как девочка у матери спросила, Смотря на вздутый недугом живот: «Он настоящий дядя или вот, Нарочно так?» — Мы, посмотрев уныло, — По-девочкину, на его чернила, Вопрос предложим вкусу самый тот… Из деликатности вкус не ответит. Но вы — вы, подрастающие дети, Поймете, верю, чутче и живей Красноречивое его молчанье. Тебе ж, певец, скажу я в оправданье: — Ты был достоин публики своей. 1926 Арцыбашев Великих мало в нашей жизни дней, Но жизнь его — день славный в жизни нашей. Вам, детки, солидарные с папашей, Да будет с каждым новым днем стыдней. Жизнь наша — бред. Что Санин перед ней? — Невинный отрок, всех вас вместе краше! Ведь не порок прославил Арцыбашев, — Лишь искренность, которой нет родней. Людей им следовать не приглашая, Живописал художник, чья большая, — Чета не вашим маленьким, — коря Вас безукорно, нежно сострадая, Душа благоуханно-молодая Умучена законом дикаря. 1927 Ахматова Послушница обители Любви Молитвенно перебирает четки. Осенней ясностью в ней чувства четки. Удел — до святости непоправим. Он, Найденный, как сердцем ни зови, Не будет с ней в своей гордыне кроткий И гордый в кротости, уплывший в лодке Рекой из собственной ее крови. Уж вечер. Белая взлетает стая. У белых стен скорбит она, простая. Кровь капает, как розы, изо рта. Уже осталось крови в ней немного, Но ей не жаль ее во имя Бога; Ведь розы крови — розы для креста… |
