Озеро Uljaste 1923 г. Зреющая книга Взыскатель полного безлюдья, Обрел я озеро в лесу. В храм смоляного изумрудья Свою любовь перенесу. Ты, Ульястэ, в миниатюре Всю жизнь мне снящийся Байкал: Не те же ль вспыльчивые бури? Не тот же ль вид лесистых скал? На берегах твоих смолистых И над прозрачной глубиной Роится столько чувств пречистых Моей тридцать шестой весной. Баюкающая ли сизость, Оторванность ли от людей, Поющая ли в сердце близость Подруги найденной моей, Но только в храме смольных игол И струйчатого ветерка Байкальчатого озерка Я чувствую, как зреет книга. Озеро Uljaste 1923 г. В зеленом xpame На берегу прозрачного Ульястэ, Вдалеке от шума и гама, Где взор не оскверняют улицы, Среди леса, как зеленого храма, Я служу тебе, моя Единая, Любви и преданности молебен, И мной, кем спета песнь лебединая, Не утрачен тон, который хвалебен, Мне хочется сказать тебе, моя девочка, Что любовь моя не знает изменений, Что и на заутрени жизни, и на всенощной Я люблю тебя, как умеет любить только гений! 1923 г. Полянка шустрой белки Над озером полянка, Полянка шустрой белки. Там фея и вакханка Затеяли горелки. Строга, надземна фея, Вакханка — как чертенок. И ветерок, арфея Над озером, так звонок. Вокруг полянки — сосны, Под соснами прохлада, А в ней спесиво-косны, Как бы из шоколада, Грибы, что ледовыми Зовутся знатоками, И над полянкой — имя Поэта, точно знамя!.. Озеро Uljaste 1923 г. Сбор земляники Мы сбирали с утра землянику, Землянику сбирали с утра. Не устану, не брошу, не кину Находить этот сладкий коралл, Потому что он живо напомнил, — Ну скажи, что напомнил он мне? Отдаюсь упоительным волнам, И рассудок от них потемнел… Дай свои земляничные губы: Я водой из ключа вкус их смыл. Сколько ягод скопилось в тот угол, — В тех кустах еще не были мы… Отденело. И солнце — на убыль. День коварно одно раздвоил… Пью твои земляничные губы, Земляничные губы твои! Озеро Uljaste
1924 г. Рондо Рондо («Я — как во сне. В стране косноязычной…») 1 Я — как во сне. В стране косноязычной В глухом лесу, в избушке, в тишине Для всех чужой, далекий, необычный, Я — как во сне. И кажется порой невольно мне, Что умер я, что голос жизни зычный Не слышен мне в могильной глубине. Я стыну весь в привычке непривычной — Всегда молчать в чужой мне стороне, И, чувствуя, что я для всех отличный, Я — как во сне. 2 Проходят дни. В глухом уединенье, Полузабытый, гасну я в тени… И вот, хрипя, как ржавой цепи звенья, Проходят дни. О, дорогая! мы с тобой одни, И в этом тоже скрыто упоенье, Но все-таки трибуну мне верни… Ты слышишь ли в груди моей биенье? И блеск, и шум — художнику сродни… Трибуны нет. И в тяжком раздвоенье Проходят дни. 3 На пять-шесть дней, не больше, зачастую Меня влечет в толпу людских теней, И хочется мне в эту людь густую На пять-шесть дней… Что может быть убоже и бедней, Чем эта людь! О, как я в ней тоскую, И как всегда безлюдье мне родней! Но иногда, когда я холостую Привычку вспомню: быть среди людей, Я вдруг отчаянно запротестую На пять-шесть дней… 4 Дай руку мне: мне как-то странно-вяло… Мне призрачно… Я точно весь в луне… Чтоб грудь моя бодрее задышала, Дай руку мне. О завтрашнем мне странно думать дне, О настоящем думаю я мало… Хоть что-нибудь напомни о весне, Восстанови мотив ее хорала И, намекнув, что нам наедине С тобой одной весны недоставало, Дай руку мне. 5 Быть может — «да», и также «нет» — быть может, Что нам нужны порою города, Где все нас раздражает и тревожит, — Быть может — да. Конечно, это только иногда, И большей частью город сердце гложет… Там даже рек вода — как не вода… Одна природа нас с тобой обожит — Источник наслажденья и труда. Не правда ли, что город всех убожит? Быть может — да… |
