1926 Фокстротт Король Фокстротт пришел на землю править, Король Фокстротт! И я — поэт — его обязан славить, Скривив свой рот… А если я фокстроттных не уважу Всех потрохов, Он повелит рассыпаться тиражу Моих стихов… Ну что же, пусть! Уж лучше я погибну Наверняка, Чем вырваться из уст позволю гимну В честь дурака! 1927 «Культура! Культура!» «Культура! Культура!» — кичатся двуногие звери, Осмеливающиеся называться людьми, И на мировом языке мировых артиллерий Внушают друг другу культурные чувства свои! Лишенные крыльев телесных и крыльев духовных, Мечтают о первых, как боле понятных для них, При помощи чьей можно братьев убить своих кровных, Обречь на кровавые слезы несчастных родных… «Культура! Культура!» — и в похотных тактах фокстротта, Друг к другу прижав свой — готовый рассыпаться — прах, Чтут в пляске извечного здесь на земле Идиота, Забыв о картинах, о музыке и о стихах. Вся славная жизнь их во имя созданья потомства: Какая величественная, священная цель! Как будто земле не хватает еще вероломства, И хамства, и злобы, достаточных сотне земель. «Культура! Культура!» — и прежде всего: это город — Трактирный зверинец, публичный — обшественный! — дом… «Природа? Как скучно представить себе эти горы, И поле, и рощу над тихим безлюдным прудом… Как скучно от всех этих лунных и солнечных светов, Таящих для нас непонятное что-то свое, От этих бездельных, неумных, голодных поэтов, Клеймяших культуру, как мы понимаем ее…» 1926 Праздники Пошлее праздников придумать трудно, И я их внешности не выношу: Так отвратительно повсюду людно, Что в дивной праздности таится жуть. Вот прифрантившееся обнищанье Глядит сквозь розовенькие очки, Как в банях выпаренные мещане Надели чистые воротнички, Как похохатывают горожанки, Обворожаемые рожей лжи, — Бессодержательные содержанки Мужей, как собственных, так и чужих… Три дочки Глупости — Бездарность, Зависть И Сплетня — шляются, кичась, в толпе, Где пышно чествуется мать красавиц, Кто в праздник выглядит еще глупей. Их лакированные кавалеры — Хам, Вздор и барственный на вид Разврат, — Собой довольные сверх всякой меры, Бутылки выстроили вдоль ковра. Кинематографом и лимонадом Здесь открываются врата в тела, И Пошлость радуется: «Так и надо», И Глупость делает свои дела… 1927
Стреноженные плясуны Это кажется или это так и в самом деле, В пору столь деловитых и вполне бездельных дел, Что крылатых раздели, что ползучих всех одели И ползучие надели, что им было не в удел? И надев одеянье, изготовленное Славой Для прославленных исто, то есть вовсе не для них, Животами пустились в пляс животною оравой, Как на этих сумасшедших благосклонно ни взгляни… И танцуют, и пляшут, да не час-другой, а — годы, Позабыв о святынях, об искусстве и любви; Позабыв о красотах презираемой природы, Где скрываются поэты — человечьи соловьи… И скрываясь от гнуси со стреноженною пляской, От запросов желудка, от запросов живота, Смотрят с болью, презреньем и невольною опаской На былого человека, превращенного в скота… 1927 Те, кто морит мечту… Я ни с этим и ни с теми, Одинаково в стороне, Потому что такое время, Когда не с кем быть вместе мне… Люди жалки: они враждою Им положенный полувек Отравляют, и Бог с тобою, Надоедливый человек! Неужели завоеванья, Изобретенья все твои, Все открытья и все познанья — Для изнедриванья Любви? В лихорадке вооруженья Тот, кто юн, как и тот, кто сед, Ищет повода для сраженья И соседу грозит сосед. Просветительная наука, Поощряющая войну, Вырвет, думается, у внука Фразу горькую не одну. А холопское равнодушье К победительному стиху, Увлеченье махровой чушью, И моленье на чепуху? Мечтоморчатые поганки, Шепелявые сосуны, — В скобку стрижены мальчуганки И стреножены плясуны. Ложный свет увлекает в темень. Муза распята на кресте. Я ни с этими и ни с теми, Потому что как эти — те! 1927 Возмездие Был дух крылат, Бескрыло тело. Земных палат Не захотело. Приобрело У птицы крылья, Превозмогло Свое бессилье. Все побороть! Не тут-то было: Крылата плоть, Душа бескрыла. |
