2 Я от здешней скуки До того дошла, Что, взяв книгу в руки, Всю ее прочла!.. Ничего такого… Типов никаких… Как его?… Лескова! Про Карамзиных… (На щеках румянец) Про каких-то пьяниц… 3 От визитов Икса Хоть в окошко выкинься — Просит: «Дайте Дикса»… (Это значит — Диккенса!) А «эстет», понятно, Стал каким-то «эстиком»… Икса мне приятно, Стукнув в темя пестиком, Очень аккуратно Уложить под крестиком. 4 В первые годы беженства Тятенька ее был слесарем, Драматург назывался «пьесарем»… А теперь своеобразное бешенство: Поважнела, обзавелась детектором И — наперекор всем грамматикам — «Пьесаря» зовет «драматиком», А слесаря — архитектором… 5 Сижу на подоконнике И думаю: что такое поклонники? Поклонников-то изобилье, А у поэта — безавтомобилье. Вокруг «восторги телячьи», А у поэта — бездачье! Паломнические шатанья, А у поэта — бесштанье! И потому хорошо, читатели, Что вы не почитатели, А то было бы вам очень стыдно, А поэту — за вас обидно… 1929 г. Три эпиграммы Зинаида Гиппиус Всю жизнь жеманился дух полый, Но ткнул мятеж его ногой, — И тот, кто был всегда двуполой, Стал бабой, да еще Ягой. Марина Цветаева Она цветет не Божьим даром, Не совокупностью красот. Она цветет почти что даром: Одной фамилией цветет. Борис Пастернак Когда б споткнулся пастор на ком, И если бы был пастырь наг, Он выглядел бы Пастернаком: Наг и комичен Пастернак. Эпиграмма на одну провинциальную поэтессу Есть — по теории Невероятности — И в этой инфузории Признаки опрятности. Saarkala 1937 г. Спутники солнца Изыски Гоголя Писать мне мысль пришла такая (Я не сочту ее грехом) Струей столетнего Токая, [3]Иначе — пушкинским стихом, По выраженью Николая Васильевича, кто знаком, Не знаю, мало ли вам, много ль, Но кто зовется все же — Гоголь… Любовь веснует у него, Горит лимон в саду пустыни, И в червонеющей долине — Повсюдных знаков торжество. И зимней ночи полусвет Дневным сменился полумраком… Все это мог сказать поэт, Отмеченный парнасским знаком. А — звукнет крыльев серебро? А — расквадрачен мир на мили? В снег [4]из слоновой кости были Вы вникните, как то остро! — Растенья выточены. В стиле Подобном — Гоголя перо. 1925 г.
Джиакомо Пуччини В диссонах Пуччини броско Любила (финал на откосе!) Певица Флория Тоска Художника Кварадосси. В диссонах Пуччини дэнди — Как Скарпиа — равен шельме. …Не Ливия ли Берленди? Не Руффо ли? не Ансельми? В диссонах Пуччини столько Насыщенности богемы: Ты помнишь Мими и Рудольфа — Героев его поэмы? А сколько в его пучине, — В пучине Мапоп немасснэйной, В пучине диссон Пуччини, — Грации бётерфлейной!.. Впивая душой Пуччини, Над безднами вы висели. О, дикая весть о кончине — Нескончаемого — в Брюсселе!.. 1924 г. Три периода Рифм благородных пансион Проституировало время. Жизнь горемычно отгаремя, В непробудимый впали сон Все эти грезы, грозы, розы… Пусть декламические позы Прияв, на кафедрах чтецы Трясут истлевшие чепцы Замаринованных красавиц — Всех грез, берез, и гроз, и роз, Пусть болванический мерзавец В глазах толпы потоки слез «Жестоким» пафосом пробудит И пусть мерзавца не осудит Любитель тошнотворных грез, — Пусть! время есть, — пусть! День настанет, Когда толпа, придя в театр, Считать ихтиозавром станет Чтеца, пришедшего в азарт От этих роз противно-сладких, И, вызывая без конца Кривляющегося в припадках Мамонтовидного чтеца, Его приемлет, точно чудо… И в этот день, и в день такой Ей подадут ушат помой Футуристического блуда… А мы, кого во всей стране Два-три, не больше — вечных, истых, Уснем в «божественной весне» И в богохульных футуристах… Но это не последний день — Я знаю, будут дни иные: Мои стихи — мою сирень — Еще вдохнет моя Россия! И если я не доживу До этих дней, моя держава, Мне на чугунную главу Венок возложит величаво! |
