1927 г. 20 окт. Изверги самовлюбленные Невозможно читать начинающих авторов, Чья бездарность бессмертней талантов иных, У кого и вчера, и сегодня и завтра Одинаково невыразительный стих. И не только читать — принимать невозможно их, Этих извергов самовлюбленных: они Могут вирши безграмотные и ничтожные Вам читать положительно целые дни. Помню, в молодости принимал я их стаями, Терпеливо выслушивал «опыты» их, И читалось мне, что неудобочитаемо, Где бездарность бессмертней талантов иных… Маляры, офицеры, швейцары, садовники, Столяры и сектанты, медички, дьячки Лезли все в соловьи, в вожаки и в любовники, В наглой скромности людям втирая очки… В пору, помнится, расположения доброго Одного «баритона» прослушав всю ночь, Я совсем неожиданно грохнулся в обморок И, очнувшись, кричал истерически: «Прочь!..» Как они не поймут, что они — обреченные И что прока вовеки не будет из них?… Это просто больные иль просто влюбленные, Чья бездарность бессмертней талантов иных! 1929 г.
Распутница Она идет — вы слышите шаги? — Распутница из дальнего Толедо. Ее глаза темны. В них нет ни зги. В ручном мешке — змея, исчадье бреда. Та путница нехороша собой: Суха, желта, румянец нездоровый… И вьется шарф — отчасти голубой, Отчасти ослепительно пунцовый… Ее ненасыщаемая страсть Непривередлива и небрезглива. Над кем она распространяет власть, Тот подчиняется ей торопливо. Кто б ни был ты: почтенный семьянин, Распутник зрелых лет, невинный отрок, — Уж как пути свои ни измени, Найдет, — и тело с нею распростерто… И женщинам, и девушкам не скрыть Тел, обреченных в чувственность трибаде: Лесбийской ей захочется игры — Долой напрядывающие пряди! Когда ж она восхочет всей семьи, Томит в объятьях всех поочередно И, из мешка не выпростав змеи, Изласканных дает ей жалить со дна… Куда ведет тебя, беспутный путь, Весь в стружках гробовых из-под рубанка? К кому из нас ты вздумаешь прильнуть В своей ужасной нежности, испанка? 1927 г. Сахара антрепризы Гайдаров, Гзовская, Нелидов (Как хорошо иметь друзей!) В Берлине были в роли гидов (Я в прозе жизни ротозей…) Среди Сахары антрепризы Мне импресарио ища, Искусно все мои капризы Прикрыв обширностью плаща Доброжелательства к поэту… И вот нашли мне целых три, Которым, правда, алтари Искусства чужды, но монету Антрепренеры свято чли, И живо вечер испекли На пламени моих горений, Чтоб эмигрантская толпа Впивала звуковые pas «Мороженого из сирени», Ландо моторного Зизи, Ленивой Нелли в будуаре И той развратнице в муаре, Какую, как ты ни грузи В шампанское под ананас, Не пустят все же на Парнас! Но автору за мастерскую Скульптурность вход всегда открыт, Где Фету Пушкин говорит: — О Северянине тоскую!.. 1923 г. У Гзовской Очей незримые ирисы Благоуханно-хороши. Ах, нет утонченней актрисы И артистичнее души! Нередко, невзирая на ночь, Засиживались впятером. — Читайте, милый «Северяныч», И мы Вам с радостью прочтем, — Твердила ласково и мягко Она, прищурясь и куря. И пенил душу я в честь Вакха, Живя, сверкая и горя! Красив, как римлянин, Гайдаров Встает и всех лазорит он: Нам звоном бархатных ударов Виолончелит баритон. Ольга Владимировна сценки Рассказывает про детей, Как мальчик плакал из-за пенки, Иль эпизод из жизни швей… Подносит нам «видатель видов», Ироник с головы до ног, Он, обаятельный Нелидов, Колюче-лавровый венок. Столичный житель, из Азовска Какой-нибудь провинциал, Пред кем блеснула «пани Гзовска», Ответно чувствами бряцал С ней, несмотря на тьму и на ночь, Нам было ярко и светло. И был целован «Северяныч», Как матерью дитя, в чело… 1923 г. Грустная гнусь Позвал меня один знакомый, Веселой жизни акробат, Рокфором городским влекомый, В берлинское кафэ «Трибад». Был вечер мглистый и дождливый, Блестел и лоснился асфальт С его толпою суетливой. Мы заказали «Ривезальт». Смотря на танцы лесбиянок — Дев в смокингах и пиджачках, На этих гнусных обезьянок С животной похотью в зрачках… И было тошно мне от этой Столичной мерзости больной, От этой язвы, разодетой В сукно и нежный шелк цветной. Смотря на этот псевдо-лесбос, На этот цикл карикатур, Подумал я: «Скорее в лес бы, В зеленолиственный ажур!» И церемонно со знакомым Простясь, я вышел на подъезд, Уколот городским изломом, С мечтой: бежать из этих мест. |
