Таллинн 7 апреля 1936 Грустный опыт Я сделал опыт. Он печален: Чужой останется чужим. Пора домой; залив зеркален, Идет весна к дверям моим. Еще одна весна. Быть может, Уже последняя. Ну, что ж, Она постичь душой поможет, Чем дом покинутый хорош. Имея свой, не строй другого. Всегда довольствуйся одним. Чужих освоить бестолково: Чужой останется чужим. Таллинн 2 апреля 1936 Сонеты о Ревеле 1 Зеленый исчерна свой шпиль Олай Возносит высоко неимоверно. Семисотлетний город дремлет мерно И молит современность: «Сгинь… Растай…» Вот памятник… Собачий слышу лай. Преследуемая охотой серна Летит с горы. Разбилась насмерть, верно, И — город полон голубиных стай. Ах, кто из вас, сознайтесь, не в восторге От встречи с «ней» в приморском Кадриорге, Овеселяющем любви печаль? Тоскует Линда, сидя в волчьей шкуре. Лучистой льдинкой в северной лазури Сияет солнце, опрозрачив даль. Таллинн 11 декабря 1935 2 Здесь побывал датчанин, немец, швед И русский, звавший город Колыванью. С военною знавались стены бранью, Сменялись часто возгласы побед. На всем почил веков замшелых след. Все клонит мысль к почтенному преданью. И, животворному отдав мечтанью Свой дух, вдруг видишь то, чего уж нет: По гулким улицам проходит прадед. Вот на углу галантно он подсадит, При отблеске туманном фонаря, Жеманную красавицу в коляску. А в бухте волны начинают пляску И корабли встают на якоря. Таллинн 12 декабря 1935 3 Здесь часто назначают rendez-vous, [14]У памятника сгинувшей «Русалки», Где волны, что рассыпчаты и валки, Плодотворят прибрежную траву. Возводят взоры в неба синеву Вакханизированные весталки. Потом — уж не повинны ль в этом галки? — Об этих встречах создают молву. Молва бежит, охватывая Таллинн. Не удивительно, что зло оставлен Взор N., при виде ненавистной Z., Которой покупаются у Штуде Разнообразных марципанов груды И шьется у портнихи crépe-georgette. [15] Таллинн
18 декабря 1935 Медальоны Алданов Кого бы ни характеризовал, — Будь то Разумовский иль Бетховен, — Всегда изображаемый греховен, И слабостей в нем всяческих завал. Он ничего ни в ком не прозевал, Как евнух, желчен и нахмуребровен. Он людям в душах не простил часовен Затем, что сам святыни не знавал… Удушливых и ледяных пустынек В нем безвоздушный воздух. Скрыт в нем циник, Развенчивающий любой венец. Тлетворное его прикосновенье Губительно. Его грызет сомненье. Он мудр, как может мудрым быть скопец. Кишинев. 1 марта 1934 Бальмонт Коростеля владимирских полей Жизнь обрядила пышностью павлиней. Но помнить: нет родней грустянки синей И севера нет ничего милей… Он в юношеской песенке своей, Подернутой в легчайший лунный иней, Очаровательнее был, чем ныне В разгульно-гулкой радуге огней. Он тот поэт, который тусклым людям Лученье дал, сказав: «Как Солнце, будем!» И рифм душистых бросил вороха, Кто всю страну стихийными стихами Поверг к стопам в незримом глазу храме, Воздвигнутом в честь Русского стиха. Кишинев. 3 марта 1934 Вертинский Душистый дух бездушной духоты Гнилой, фокстротной, пошлой, кокаинной. Изобретя особый жанр кретинный, Он смех низвел на степень смехоты. От смеха надрывают животы И слезы льют, смотря, как этот длинный Делец и плут, певец любви перинной, Жестикулирует из пустоты. Все в мимике его красноречиво: В ней глубина бездонного обрыва, Куда летит Земля на всех парах. Не знаю, как разнузданной Европе, Рехнувшейся от крови и утопий, Но этот клоун мне внушает страх. Тойла. 1926 г. А.Н. Иванов «Страдание рождает Красоту»: Перестрадав, стал дух его прекрасным. Во всем земном — и тщетном и напрасном — Нельзя считать напрасной лишь мечту. Мечту и мысль. И я глубоко чту Его за то, что мудрое со страстным Он сочетал в себе, оставшись ясным, И попытался оправдать тщету. Я не из тех, кто пышными цветами, Бродя меж полусгнившими крестами, Бездушный разукрашивает труп. И, вслушавщись в его живое слово, Мне радостно почтить его живого, «Фиалочкой» и — озареньем губ. вернуться Креп-жоржет — мягкая, прозрачная шелковая ткань (фр.) |
