— Давай не будем говорить лишнего, Наташа, — поморщился Нигилист. — Ты не уйдешь, потому что тебе некуда уйти. И в Гирее твоем — тоже нечего делать. У меня сейчас очень тяжелое положение, критическое… Не могла бы ты вести себя немного поласковее?

— Ты высчитал, что я именно так должна вести себя? А мое положение тебя интересует? Ты хоть раз подумал о том, как вести себя, когда у меня плохое настроение?

— На это у меня просто нет времени. В нашей семье я — опора, на которой все держится, конь, который тащит всю телегу. Ты должна заботиться об опоре, о коне — в конце концов, это главная твоя обязанность. Хороший хозяин все время думает о своем коне, а не ждет, когда конь станет утешать его.

— Я тоже могла бы стать опорой, тоже могла бы тащить телегу, но ты не позволяешь. Ты ничего не позволяешь мне делать. Я не могу больше так жить.

— Наверное, я был не совсем прав. Последнее время слишком много дел навалилось, слишком большая ответственность висела на моих плечах. Но ведь и ты не всегда была права, Наташа. Скоро все будет позади, мы придумаем что-нибудь веселое. Хочешь?

— Нет.

— Полетим в Испанию…

— Где ты будешь ругать местное телевидение и указывать мне, куда можно ходить, а куда нет? Лети сам.

Нигилист глубоко вздохнул, опустил голову. Несколько минут он разглядывал свою ладонь, лежащую на покрывале, потом взглянул на Наташу. Печальная улыбка осветила его лицо, на какое-то мгновение Наташе показалось, что перед нею не Петр Яковлевич, а совсем другой человек, но только на мгновение. Улыбка исчезла так же незаметно, как и появилась. Ярость загнанного в западню зверя вспыхнула в глазах Нигилиста.

— Никто не помог мне, никто не посочувствовал. Ну что ж… Переживу как-нибудь. А они — нет.

Наташа ничего не поняла. Она со вчерашнего дня догадывалась, случилось что-то неприятное в их фирме, но после вечернего скандала не разговаривала с Нигилистом до сегодняшнего вечера. И, честно говоря, неинтересно ей было то, что происходит у него на работе. Она уже привыкла, что работа — это как бы другая его жизнь, куда ей вход был заказан.

Длинный звонок в дверь сбросил Нигилиста с кровати. Он подошел к Наташе, ласково коснулся ладонью ее черных волос.

— Я люблю тебя, Наташа…

Наташа ничего не ответила.

Оказывается, пришел тот самый Радик, который так не понравился Наташе в прошлый свой визит. Она даже не вышла к гостю, пусть Нигилист сам занимается с ним, подает закуску, выпивку, решает какие-то деловые вопросы! Ее это не касается.

Он сам заглянул в комнату, радостно оскалился:

— Добрый вечер, хозяйка! Какая красивая, какая задумчивая, где такую нашел Петр Яковлевич? Тоже пойду, искать буду. Напрасно искать буду, нигде таких больше нет! Почему молчишь, хозяйка? Боишься меня, да? Не надо бояться, Радик никого не обижает.

— Пошли в другую комнату. — Голос Нигилиста почему-то дрожал.

Наташа с удивлением посмотрела на мужа — он был бледен как снег. И вообще сегодня Петр Яковлевич был сам на себя не похож — суетливый, дерганый, видно, от Радика, который, напротив, держался очень уверенно, многое зависело в делах фирмы Нигилиста.

Не хотелось сидеть в халате, когда в квартире находился чужой мужчина. Наташа пошла в ванную, надела джинсы и теплую кофту, вернулась в свою, как она ее называла, комнату. Включила переносной телевизор «Сони», но, как назло, ничего интересного не передавали, сплошные политические страсти по всем каналам.

Где-то через полчаса зазвонил телефон. Аппарат был и в этой комнате, однакоНаташа и не думала снимать трубку, не сомневалась, что звонят Нигилисту. Но Нигилист почему-то пришел сюда. Краем уха Наташа услышала: «Шереметьево», «таможня», «срочно».

— Понятно. — Нигилист положил трубку. Глубоко вздохнул и повернулся к Наташе. — К сожалению, мне нужно будет срочно смотаться в «Шереметьево», возникли проблемы с нашим грузом.

— Что, больше некому? — И вдруг спохватилась. — А этот Радик останется здесь? Или с тобой поедет?

— Мы еще не все вопросы решили, ничего страшного в том, что он посидит у нас, посмотрит телевизор. Поговорит с тобой. Кто у нас тут хозяйка?

— Я не желаю развлекать его! Пусть едет вместе с тобой, мне неприятен этот тип.

— И там будет прогуливаться в зале ожидания, пока я не решу все проблемы с нашим грузом? Нет, Наташа, так с гостями не поступают.

— Это твой гость, ты о нем и думай.

— Это — наш гость, — жестко поправил Нигилист. — Пожалуйста, не забывай об этом. Я скоро вернусь… Радик, — услышала Наташа из коридора. — Через два часа я вернусь. Все.

Наташа и сказать ничего не успела, как хлопнула дверь, и Нигилист исчез. Она была одна в квартире с этим страшным Радиком. Тревожно стало на душе. И что же она будет делать целых два часа? Может, закрыться в своей комнате? А тут и запора на двери нет…

Пока она думала, дверь распахнулась, и в комнату вошел Радик. Наташа попятилась к окну. Гость усмехнулся, присел на кровать, ткнул кулаком в покрывало, покачал головой:

— Жестковато… Опять меня боишься, да? Я же сказал — не надо Радика бояться, он женщинам плохо не делал, только хорошо делал, очень хорошо. Если женщине плохо было, больно было, неприятно — сама виновата. Зачем себе больно делала?

— Что все это значит? Пожалуйста, уходи в другую комнату, я… я устала и хочу отдохнуть.

— Я тоже устал, все устали, понимаешь. И Петр Яковлевич устал, очень много работал, теперь опять поехал работать. Ему надо, у него дела плохо идут. А мы можем отдохнуть.

— Как это? — не поняла Наташа.

— Так, — снова ухмыльнулся Радик. — Ты ляжешь в постель, я тоже, и будем отдыхать. Потом я встану и уйду, а ты останешься. Но если понравится, можешь уйти со мной. Навсегда. Зачем тебе этот Петр Яковлевич? Разве он может оценить такую женщину?

Наташа почувствовала, как задрожали коленки. Чего-чего, а такого она не ожидала. Вот это гость! Так прямо и говорит, что она должна лечь с ним в постель!

— Тебе не стыдно такое говорить?

— Нет. Почему я должен стыдиться? Хочу красивую женщину, почему не могу хотеть? Я что, не мужчина, да?

— Но эта женщина замужем! И не желает даже смотреть на тебя!

— Желает, не желает, — пожал плечами Радик. — Меня это не интересует. Ну, давай! Времени у нас мало.

Он шагнул к ней, схватил за кофту. Наташа дернулась в сторону изо всех сил — пуговицы так и брызнули на пол. Но Радик облапил ее, стиснул с такой силой, что дышать стало трудно. Потом рванул с нее кофту, разодрал белую футболку, сорвал лифчик и остановился, жадно глядя на ее белые груди.

— Хорошо… — бормотал он, наклоняясь и пытаясь поймать своими губами ее губы. — Хорошо… такая женщина…

От его смрадного дыхания у Наташи закружилась голова. Она неистово колотила его кулачками, била ногами, крича:

— Скотина!… Подлая тварь! Отпусти меня, подлец! Отпусти… я не хочу, не хочу…

— А я хочу… заткнись, будешь дергаться, прибью!

Он яростно мял ее груди, хрипел и сопел, пытаясь другой рукой сорвать джинсы. Но Наташа столь же яростно извивалась, пытаясь вырваться из его лап. Наконец ему надоела эта возня. Он сильно ударил ее ладонью по щеке. Наташа отлетела в сторону, свалилась на кровать, машинально прикрывая ладонями груди.

— Не дергайся, — прохрипел Радик, возвышаясь над ней, словно фургон с протухшей рыбой. — А то хуже будет. Сделаю так, что на мужчину потом смотреть не станешь!

Он стал медленно расстегивать пояс своих брюк, не сводя с Наташи мутного взгляда. Какое-то безразличие на мгновенье овладело Наташей, полная обреченность. Сейчас он снимет брюки и навалится на нее — никто не защитит, ничто не спасет… Кроме нее самой. Недавно ведь смотрела по видео фильм о маньяке… Как его обманула главная героиня? Да очень просто… Только нужно успокоиться, успокоиться, а потом попробовать.

Наташа закрыла лицо ладонями, чтобы не видел ее глаза, чтобы не смог догадаться. Внешне это казалось вполне естественным проявлением ужаса.