— Двое вас тут, да? И оба мужья? Ну, чуваки, я вас достану!

Он рванул на себе рубашку, взревел, вскакивая на ноги. В руке у него щелкнул нож с тонким выкидным лезвием.

— Убери нож, — резко скомандовал Ратковский, оттесняя Нигилиста к калитке.

— Ах вы, волки паскудные, — ревел Плешаков, надвигаясь на Ратковского, — фраера московские! Я вам, суки, покажу, куда приехали и кто здесь хозяин. Ратковский не двинулся с места, только быстрым движением руки распахнул свою кожаную куртку так, чтобы виден был пистолет в кобуре под мышкой.

— Не дергайся, парень, — равнодушно сказал он. — Ты, конечно, центровой здесь, но сегодня ошибся адресом. Не туда пришел.

— С-сука! Думаешь, пушки твоей испугался? Видал я такие пушки, на вокзале по сто рублей! Я и на пушке твоей распишусь этим ножичком, козел драный!

Ратковский ударил его ногой в пах так стремительно, что Плешаков не то что не увернулся — сам удар не увидел. Он несколько раз глотнул широко раскрытым ртом воздух и рухнул на землю. Нож упал рядом. Ратковский тотчас же отбросил его носком туфли в сторону, потом резко ударил Плешакова ногой по ребрам. Того будто пружиной подбросило вверх. Он корчился на земле, бормоча проклятия, а Ратковский стоял рядом и смотрел вниз.

— Этот пистолет настоящий, — спокойно сказал он. — И у меня есть разрешение Верховного Совета на него. Так что я сейчас просто пристрелю тебя, как собаку. Все свидетели покажут, что сделал я это в пределах необходимой самообороны. На ноже твои отпечатки. Вопросы есть?

Он достал пистолет, щелкнул затвором, опустил дуло вниз — оно смотрело прямо между глаз Плешакова. Тот понял наконец, что нарвался на профессионала. Заерзал, пытаясь отползти за свой мотоцикл.

— Ты что, чувак, ты что? — хрипел, дергаясь, как червяк. — Не стреляй, кореш, убери пушку. Ну, извини, прости, курнул я и дурь в голову ударила… не стреляй, корешок… я пошутил… гадом буду, пошутил…

— Ты давно уже гад. Ничего не могу поделать, начальник сказал — будем искоренять. Я думаю, он прав. А с твоими хозяевами, если они есть, мы договоримся.

— Я сам тут хозяин… Эй, начальник, — обратился он к Нигилисту. — Я же извинился, в натуре, скажи своему…

Нигилист, скрестив руки на груди, молча наблюдал за происходящим. Взгляд его был задумчив — ни злости, ни ярости, ни удовлетворения. Скорее — заинтересованность.

— Оставь его, Олег.

— Может, сломать руку или ногу? Чтобы в следующий раз думал, прежде чем разговор начинать, — усмехнулся Ратковский.

— Да ты что, чувак, совсем озверел, что ли? — Плешаков немного приободрился, понял, что стрелять в него не станут. — Слыхал, что начальник сказал?

— Он сказал, чтобы я оставил тебя, — пояснил Ратковский. — Теперь нужно выяснить, в каком состоянии тебя оставить.

— Все, Олег, все. Я думаю, он уже понял, что к чему.

— Понял, понял, — корчась, поднялся Плешаков. — Все нормально, Наташка… мы с нею давно знаем друг друга, я ж ее в Москву провожал. Ну, и теперь… досадно стало. Да ладно, дело прошлое. Ты ее муж, я ничего против не имею. Дело прошлое, завязали…

— Судя по твоему поведению, ты здесь лидер, — прищурился Нигилист. — К тому же, как я понял, куришь травку. Значит, знаешь, у кого она есть, а может, и у тебя самого, места у вас тут благодатные, конопля растет повсюду.

— Не понял…

— Все ты понял, не притворяйся. В Москве есть люди, которые заинтересованы в этом товаре. Если ты не дурак и знаешь, где он есть, а мне почему-то кажется, что знаешь, мы могли бы договориться. Попробовать наладить сотрудничество.

— Ну да! — ухмыльнулся Плешаков и тут же скривился, растирая правый бок. — А если ты мент? Я тебе все расскажу, а ты новые погоны прилепишь и спасибо не скажешь? Нет у меня ничего.

— Нет так нет, — пожал плечами Нигилист. — Я в этом бизнесе не специалист, просто у одного знакомого есть канал на Запад. Он человек серьезный, не скупится, при желании ты мог бы заработать на «мерседес». Был бы я ментом, сам бы нашел тебя. Но я деловой человек, встретились мы случайно. И только сейчас я вспомнил о разговоре со своим знакомым.

— Что ты предлагаешь конкретно? — спросил Плешаков. Глаза его заблестели при упоминании возможности заработать на «мерседес». — Если я подумаю… может, и придумаю что-то.

— Конкретно? Я тебе оставлю телефон. Если придумаешь, позвонишь Олегу, вот этому. — Нигилист ткнул пальцем в телохранителя. — Договоритесь о цене, в баксах. Ты привозишь для начала килограмма полтора «пластилина», я устраиваю тебе свидание с покупателями. Ты получаешь деньги, договариваешься о дальнейшем сотрудничестве, я получаю свои комиссионные. С тобой мы больше не увидимся. Думай.

— А где гарантия, что покупатели не окажутся переодетыми ментами?

— Ты им не нужен. Ты ведь не наркомафия. За большие деньги при нынешнем положении этим здесь будет заниматься каждый второй. Если ему позволят те, кто контролирует этот бизнес. У тебя есть возможность обойти их.

Плешаков машинально почесал затылок. Его глаза уже не блестели, а горели в предвкушении большой наживы.

— Конопля сейчас цветет вовсю. Так что можно и решить эту задачку. Давай телефон, я звякну.

— Вот и договорились.

Ратковский стоял рядом и молчал. Но когда Плешаков уехал, повернулся к Нигилисту.

— Петр Яковлевич, зачем вам эта затея? Человек непроверенный, способный на глупости. Я бы не стал так рисковать.

— Я и не рискую. Мы с ним больше не увидимся, никто не докажет, что я его знаю. Работать с ним или нет, решать покупателям. Они люди опытные. Ты помнишь Радика? У него время от времени возникают проблемы со Средней Азией, сам говорил, надо бы найти поставщиков поближе, в России. Вот я и помогу ему, если, конечно, этот кретин что-то сделает.

— Ну, что же, если так, можно попробовать. Вы меня все время удивляете, Петр Яковлевич. Знаете чем? Способностью превращать в деньги даже случайную встречу с деревенским хамом.

— Но одну встречу я превратил в сплошные затраты. И не жалею об этом.

— Наташа стоит того, Петр Яковлевич.

Работы снова не было. Клавдия Ивановна сидела в кабине своего крана и с грустью смотрела вниз. А там, куда ни глянь — штабеля железнодорожных шпал, штабеля опор, плит — весь заводской двор был загроможден готовой продукцией. С утра обещали дать два вагона, вот уже и полдень, а вагонов не видать. Вот времена настали! Заказывают, а потом не берут — дорого, или берут, да не платят — денег нет. Но если и берут и заплатить могут — вагоны где-то теряются. Никакого порядка! И что же дальше будет?..

Неожиданно Клавдия Ивановна увидела, как по лесенке к ней в кабину поднимается Валентин Плешаков. Чего ему тут понадобилось?

— Высоко вы сидите, теть Клав, — Плешаков уже открывал дверцу. — Еле забрался. Ребра болят, ужас как.

— А чего лез? Я тебя не звала.

— Понятно, что не звали, сам забрался, без приглашения. Дело у меня к вам, важное.

— Ну, и подождал бы, когда я спущусь вниз. Ты вчера приезжал ко двору, бузу устроил?

— Я, теть Клав. Кто же еще в Гирее такую бузу может устроить? Хотел с Наташей поговорить, че ж мне, и поговорить с ней нельзя? Так этот муж, сука с «мерседесом»…

— Ты, Валентин, при мне не выражайся. Есть дело — говори, а нет — полезай обратно.

— А что я сказал? Матом, что ли, ругаюсь? Ну, ладно, ладно… Если он был один, я б его урыл вместе с его лимузином. Чтобы знал, как в Гирее бочку катить на Плешакова. Так у него ж и телохранитель имеется, крутой чувак и с пушкой. Чуть не пристрелил меня с… Ну, вы сами понимаете.

— А ты как думал? Петр Яковлевич большой начальник, директор коммерции. У человека такие деньжищи, такая машина, как же ему без телохранителя? Ограбят ведь.

— Коммерческий директор, вы говорите? Вот за этим я залез к вам, теть Клав. Кто он на самом деле, этот Петр Яковлевич?

— Нигилист, — сказала Клавдия Ивановна.

— Какой нигилист? — не понял Плешаков. — Как у Тургенева, что ли? Помню, в школе проходили. Я в смысле — кем работает?