Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

УЛИСС

Перевод Евг. Солоновича

Я плавал в юности вдоль берегов
Далмации. Всплывали над волнами
покрытые темно-зеленой слизью,
прекрасные, как изумруды, рифы,
где птица редкая подстерегала
добычу. А когда прибой и ночь
стирали их, тогда, вбирая ветер,
бежали в море паруса, страхуясь
от неожиданностей. Нынче эта
ничья земля — мои владенья. Порт
огни готовит для других; меня же
по-прежнему в открытые просторы
упорно гонят дух неукрощенный
и к жизни безотрадная любовь.

КАМИЛЛО СБАРБАРО

Перевод Евг. Солоновича

Камилло Сбарбаро(1888–1967). — Экспрессионистские стихотворения первого, еще во многом подражательного сборника поэта «Смолы» (1911) фиксируют каменистый, выжженный солнцем пейзаж Лигурии, которому скоро суждено найти новое воплощение в лирике раннего Монтале. Если для Сбарбаро «Смол» характерна подчеркнутая отстраненность от внешнего мира, то в его следующей книге, «Пианиссимо» (1914), контраст между поэтом и окружающим миром значительно углубляется, отстраненность от реальности перерастает в отчуждение. «Пианиссимо», самую известную и бесспорно лучшую книгу Сбарбаро, критика называет «дневником чувств». Интонация книги импульсивна, подчас близка к трагической, эпитеты, окончательно утратив прежнюю описательность, отражают внутреннее состояние поэта. На русском языке творчество Сбарбаро представлено в сборнике «Итальянская лирика, XX век».

«Я жду тебя на каждом перекрестке…»

Я жду тебя на каждом перекрестке,
Погибель, я ищу тебя упорно
во взгляде незнакомок…
Хожу по ярмарочным балаганам,
на женщину-змею гляжу с восторгом,
на девушку в полете…
Все ни за что отдать — какое счастье!
Какое счастье жизнь ни в грош не ставить,
единственное наше благо в мире!
Умеющую весело смеяться,
ту, что привычный мир молниеносно
перевернет во мне движеньем бедер,
молю, чтобы она мне повстречалась.
Точь-в-точь как нищий, что в сердцах швыряет
весь капитал свой — мелкую монетку,
я жизнь к ее ногам мечтаю бросить.
* * *

«Порой, когда иду один по солнцу…»

Порой, когда иду один по солнцу
и ласковыми светлыми глазами
смотрю на мир, где все мне как родное
сиянье дня, травинка, муравей, —
внезапный холод подступает к сердцу.
Мне кажется, что я слепой, который
над необъятною сидит рекой.
Внизу бегут стремительные воды.
Он их не видит, предаваясь солнцу
нежаркому. И если звук воды
ему порою внятен, он считает
его обманом слуха.
Так, этой жалкой жизни обречен,
я, как во сне, другую обретаю
и верю искренне, что этот сон
неотделим от жизни.
И тут меня охватывает трепет,
наивный страх ребенка.
          Я сажусь,
безмерно одинокий, у дороги,
гляжу на мой убогий, жалкий мир
и глажу трепетной рукою травку.
* * *

«Ребенком, каждый раз как песня пьяных…»

Ребенком, каждый раз как песня пьяных
до слуха долетала среди ночи,
я вскакивал, захлопывая книгу.
Я открывал окно в ночное небо —
и воздух ночи в комнату врывался,
я свешивался из окна — и песню
пил, как вино, забористое, злое.
Я оборачивался, и казалось
мне бесконечно странным,
что в доме ни одной зажженной лампы.
Не раз, бывало, на холодный шифер,
под ветром, завладевшим волосами,
под дождиком, секущим лоб и щеки,
я проливал бессмысленные слезы.
Сейчас, когда упали эти чары, —
теперь я знаю, как пересыхает
поющий рот, наставленный на небо.
Но стоит и сегодня среди ночи
проснуться мне от вечной песни пьяных —
от этих звуков, памятных для слуха,
я с замираньем духа
опять бегу лицо подставить ветру,
который волосы мои растреплет.
Я рад бы снова горечь упоенья
почувствовать и судорогу в теле,
оплакать времена, которым нет
возврата…
          Но, конечно, я нелеп
с моими вымученными слезами.
* * *

«О море и о лете говорила…»

О море и о лете говорила
дорога вдоль домов и вдоль садов,
где в первый раз я ждал тебя открыто.
Под взглядом недоверчивым сошла ты,
чуть нерешительная, с тротуара.
Теперь дорога нас не разделяла.
Ты даже глаз не подняла: сдавила
запястье мне, и мы прошли немного
бок о бок, не произнеся ни звука.
На этот раз меня влекла машина,
стихия, шквал, обузданный насилу,
навстречу месту первого свиданья.
Вот поворот — его узнало сердце,
и вихрем поворот берет машина,
и наконец ты сходишь,
чуть нерешительная, с тротуара.
(Жестокая игра воображенья:
с подобною надеждой паралитик
предстать на сцене жаждет в прежней роли.)
Одно мгновенье на воспоминанье,
но что за сладкий шип меня пронзил!
Другого — столь же острого, как это, —
ты не могла мне подарить блаженства.
Любовь! Любовь! И у меня на свете
был кто-то.
Благословение тебе, дорога,
где не мое — чужое состраданье
впервые в жизни овладело сердцем.
99
{"b":"148693","o":1}