* * * «Америндийцы, если б ты…» Америндийцы, если б ты, спасенная из омута, попала к ним, в растительные дебри, куда все глубже они уходят, избегая белых, — небесные бы эти существа тебя увешали дарами потрясающими, хотя твои глаза и не раскосы. Из поколенья в поколенье бегство их продолжается. Твое, недолгое, тебя из тьмы спасло или из острых когтей, в которых ты была заложницей. И телефон отнюдь не обязателен теперь уже, чтоб говорить с тобой. БЕЗ ОХРАННОЙ ГРАМОТЫ
Не знаю, избежала ли Ханна Кан кремационной печи. Она заходила несколько раз в подвал, где я прозябал, и я приглашал ее ужинать в другие «берлоги», чтоб говорить о тебе. Она утверждала, что вы подруги, я в это нимало не верил и правильно делал за неимением вещественных доказательств: писем или верительных грамот. Она тебя видела в лучшем случае мельком — со мной, без меня на Скарпучче или на склоне Святого Георгия с его золотым истуканом. Она не обиделась. Позже я потерял ее из виду. Если она угодила в пучину, сомнительно, чтобы и тут для нее оказался спасительным твой, для меня безупречный, ОПИСЬ Опись памяти потрепана: кожаный чемодан, носивший наклейки стольких отелей. Уцелели считанные ярлыки, но и те я не трогаю. Их соскоблят носильщики, таксисты, ночные портье. Опись твоей памяти ты дала мне сама накануне ухода. В ней названия многих стран, даты приездов, отъездов и странная страница в конце со сплошными точками многоточий… как бы указывающих на возможность невозможного «продолжение следует». Опись нашей памяти нельзя представить себе разорванной на две части. Это единый лист со следами штампов, подчисток и нескольких капель крови. Она не была ни паспортом, ни послужным списком. Служить ближнему, даже мысленно, означало бы вечно жить. САЛЬВАТОРЕ КВАЗИМОДО Сальваторе Квазимодо(1901–1968). — Поэт родился в Сицилии, и память о земле предков, покинутой им в юности, стала со временем лейтмотивом многих его стихотворений. Отдав в раннем периоде творчества дань описательности, Квазимодо постепенно пришел к иносказательной «поэтике слова», являющейся синонимом герметизма. Переводчик древнегреческих лириков, Квазимодо учился у них выразительности и лаконизму, сочетая эти уроки с опытом старших своих современников — в первую очередь, Унгаретти. В годы фашизма стихи Квазимодо были проникнуты тем «выстраданным молчанием», которое Ч. Павезе назвал характерным для лучшей итальянской поэзии того времени. Послевоенные сборники Квазимодо отмечены пафосом Сопротивления, гражданственностью, гуманизмом. В 1959 г. поэту была присуждена Нобелевская премия. Основные стихотворные сборники Квазимодо: «Воды и земли», 1930; «Эрато и Аполлон», 1936; «И вечер в мгновенье ока», 1942; «День за днем», 1947; «Земля несравненная», 1958. На русском языке творчество Квазимодо представлено двумя книгами: «Моя страна — Италия» (М., 1961) и «Избранная лирика» (М., 1967). Часть переводов выполнена для настоящего издания. ВЕТЕР В ТИНДАРИ Перевод Евг. Солоновича Тиндари, где твоя кротость? С высоты своих гор, вознесенных над водами божественных островов, сегодня ты обрушиваешься на меня, пронизывая сердце. Я поднимаюсь на поднебесные кручи навстречу сосновому ветру, и спутников моих относит все дальше воздушным потоком — волну голосов и любовь, и ты принимаешь меня наперекор разрыву, ты и боязнь теней и молчаний, убежища нежностей, некогда неизменных и канувших в небытие. Тебе неизвестна земля, где я увязаю все больше и тайные слоги питаю: другое сиянье скользит по твоим окнам в ночном облаченье, и не моя покоится радость на лоне твоем. Изгнание — мука, и вчерашние поиски лада оборачиваются сегодня преждевременным страхом смерти; и каждая любовь — защита от грусти, бесшумная поступь во мраке, где ты меня вынуждаешь горький хлеб преломлять. Тиндари — непреходящее чудо… Друг меня будит нежный, чтобы я со скалы наклонился над небом, и деланный страх мой — для тех, кто не знает, что за мною глубокий охотился ветер. ЗЕМЛЯ Перевод Евг. Солоновича Ночь — безмятежные тени, воздуха колыбель, — до меня доносится ветер, если в тебе блуждаю, и море с ним, и запах земли, где поют мои сицилийцы парусам, сетям, малышам, проснувшимся до рассвета. Голые склоны, равнины под первой травою, ждущей стада и отары, ваша боль опустошающая — во мне. ЗЕРКАЛО
Перевод Евг. Солоновича И вот на ветвях раскалываются почки, и зелень — новее травы — ласкает сердце, а ствол уж казался мертвым и словно в промоину падал. И все принимаю за чудо, и я — та вода из тучи, что отражает сегодня в канавах самый синий кусочек неба, та зелень, что в почках таилась недавно — минувшей ночью. |
