Случается, репортер или литературный критик, а то и просто
кто-нибудь из любопытствующей публики
спрашивает меня: «Для кого ты пишешь?»
Ну, уж конечно, я пишу не для этого господина
в сюртуке щегольского покроя, и тем более не
для его сердитых усов,
и даже не ради его указательного пальца,
грозящего в такт похоронному маршу.
Наплевать мне также на всяческие кареты и экипажи,
равно как и на их содержимое (видите, там,
за стеклом, ледяными молниями посверкивают лорнеты).
Пишу я, пожалуй, для тех, кто меня не читает.
Вот, например, для этой женщины,
которая стремглав бежит по проулку, словно боится,
что опоздает отворить двери рассвету.
Или для этого старика, который прикорнул на скамейке
и не замечает того, как закатное солнце
любовно обхаживает его своими лучами.
Я пишу для всех своих не-читателей, которым
нет до меня никакого дела, но которым
я все-таки нужен, хотя они обо мне и не знают.
Для этой вот девушки, взглянувшей на меня мимоходом, —
ведь мы с ней собратья по невероятному приключению
под названием «жизнь».
Для этой ссутулившейся у порога старухи,
которая сама породила столько жизней и столько
натруженных жизнью ладоней.
Я пишу для влюбленных; пишу
для всевозможных прохожих:
для того, кто пронес мимо меня свои печальные
глаза; для того, кто даже и не взглянул в мою
сторону, для того, наконец, кто рухнул замертво,
потому что трижды кричал нам, а мы его не услышали.
Я пишу для всех. Но прежде всего, повторяю, —
для тех, кто меня не читает.
Я пишу для каждого в отдельности и для всех скопом.
Пишу для сердец, для губ, для ушей, которые,
может быть, и не слышат меня, но все равно
внимают моему слову.
