ПЕЧАЛЬ Перевод А. Ларина Вчерашнюю кипень сметает Сегодняшний суховей. Цветок за цветком облетает С древа печали моей. Их ветром гонит, гонит, Как стаю белых мух. В молчанье отзвук тонет, И цепенеет слух. На небе звезд не стало, В сердце любовь умерла. Даль черноту распластала, В мир пустота вошла. Кто о приюте мечтает В годину бед и смертей? Медленно облетает Древо печали моей. ИОАХИМ РИНГЕЛЬНАЦ Перевод Л. Гинзбурга Иоахим Рингельнац(наст. имя — Ганс Бёттигер; 1883–1934). — Сатирик, куплетист, пародист, автор текстов для кабаре. Антибуржуазные, полные тематической и формальной новизны, стихи поэта («Стихи о спорте», 1920; «Куддель Даддельду», 1920 и 1923, и др.) были запрещены нацистами как образец «вырожденческого искусства». Переводится впервые. АФИШНЫЕ ТУМБЫ Афишные тумбы, возможно, В чем-то сродни маякам: Их дождь поливает безбожно, Ветер сечет по бокам. Но как их пестро наряжают! И средь городской кутерьмы Сулят они, ржут, угрожают И лгут еще хлеще, чем мы. Приходит злодей спозаранку И варварски, как говорят, Срывает, поставив стремянку, Нарядный афишный наряд. Затем с вдохновенной отвагой Он кисть и ведерко берет, Чтоб новою пестрой бумагой Оклеить им зад и перёд. Театр… Выставка… «Все для невесты…» Сигары… Убийство… Режим… Спорт… Церковь… Протезы… Протесты… Рисунки и подписи к ним. Нет, я в облаках не витаю: Все важным я здесь нахожу, И все, что я здесь прочитаю, Я дома жене расскажу. Стихов не постиг ее разум, Ей книги даются с трудом, Но, внемля этим рассказам, Она говорит мне: «Идем!» Туда, где средь ливней шквальных Афишные тумбы стоят И много проблем весьма актуальных Для любознательного современного человека в себе таят. МАЛЕНЬКИЕ АКТЕРЫ О никчемных, маленьких актерах С нежностью я думаю всегда, О жрецах искусства, для которых Ничего нет выше их труда. Их, в программках набранных петитом, Да и не известных никому, Не терзает зависть к знаменитым. Сами не ответят почему. Попранные грубым самомненьем, Театром лишь поглощены одним… Но зато с каким благоговеньем По ночам девчонки внемлют им! В старых временах они застряли, Их порывам крыльев не дано, — Только сберегли, не растеряли То, что мы растратили давно. Честность — это высшее искусство, Дар священный — быть самим собой. Пусть же вам за бескорыстность чувства Будет щедро воздано судьбой! РОБКОЕ СЛОВО
Жило Робкое слово… Оно Было случайно обронено, В испуге тотчас под диван Забилось, Где и забылось… Потом было вот что: В субботу рано, При выколачиванье дивана, Слово Берте в левое ухо Влетело… (Левое было глухо.) Но тут внезапный порыв ветерка Слово вынес под облака, И слово Пристроилось — прямо с лёта — В полупустой голове пилота. Затем, Очевидно, не выдержав качку, Упало вниз оно, На батрачку, Обнимаемую батраком, При этом плакавшую тайком. Слово Ресницы ей осушило, Как будто именно к ней спешило, Чтоб просветлело ее лицо… Но тут литератор приметил словцо, Звучавшее искренне, хоть и тихо. Раздул, разодел, разукрасил лихо И преподнес его, как на блюде: Нате, мол, ешьте, добрые люди!.. И жалкое, бедное Слово, Дрожащее, Испорченное, будто ненастоящее, Пошло скитаться по белу свету, Пока не досталось оно поэту, Который бережно перенес Его В свое царство волшебных грез… Вдруг является пародист, Он был предприимчивый малый. Достал из портфеля бумажный лист. Словцо осмотрел: — Подойдет, пожалуй!. Смешал его С дерьмом и ядом, С мелодийкой, Содранной у какой-то бездарности. И слово пошло колесить по эстрадам, Достигнув вершин популярности. Теперь оно громко звучит «в народе» И все же Не изменило своей природе, И в новом обличье, и в новой коже. Таится в самой его сердцевине Нечто никем не расслышанное, Так и не узнанное доныне, Робкое и возвышенное. |
