— Бывшим священником! — напоминает Валентина и спешит вслед за начальником.

В отличие от Валентины Вито Карвальо у входа в комнату для допросов не задерживается. Он распахивает дверь как можно напористее, чтобы свидетель удивился посильнее. Надо же проверить, насколько он нервный.

Том Шэман сидит ссутулившись и положив подбородок на сцепленные пальцы. За торжественным входом майора Карвальо он следит одними глазами, а выпрямляется только при появлении Валентины — просто из уважения. По лицу лейтенанта видно: она проверила показания на правдивость. Впрочем, ничего другого от полицейского ожидать и не следовало. Том лишь надеется, что его наконец-то отпустят.

— Еще раз здравствуйте, — говорит Валентина и представляет старшего по званию: — Это мой начальник, майор Карвальо.

Карабинеры усаживаются за серый стол напротив свидетеля.

— Ему, — продолжает Валентина, — поручено вести дело об убийстве Моники.

— Моники?

Майор заполняет лакуны в осведомленности Тома:

— Моника Видич. Ее отец опознал труп. Монике было пятнадцать лет, и она приехала в Венецию из Хорватии.

— Отец, наверное, убит горем? Бедный человек…

Том вспоминает ужас, который пережил сам, вытащив труп из канала. А Карвальо следит за каждым его жестом, за каждым мускулом у него на лице и изгибом губ.

— Почему вы сразу не сказали, что вы священник? Что совсем недавно оставили сан?

Поерзав на стуле, Том отвечает:

— А смысл? Какая разница, кем я был — священником или финансистом?

Карвальо барабанит пальцами по столу.

— Может, и никакой. Однако уйти в отставку после того опыта, какой пережили вы, — об этом, думаю, стоит поговорить. Не находите?

— Не нашел прежде, не нахожу и сейчас.

Карвальо решает зайти с другого угла.

— Когда я стал полицейским, то разучился верить в совпадения. Для меня перестали быть правдой фразы типа: «Я проходил мимо и вдруг заметил труп». Точно так же мне с трудом верится, будто вы покинули Лос-Анджелес, оставив на американской земле два трупа, чтобы прилететь в Венецию и совершенно случайно наткнуться на другое мертвое тело. Понимаете, к чему я веду?

Том усмехается.

— Да. Отлично понимаю, куда вы клоните. Однако рискну испытать ваше терпение и повторюсь: я и правда совершенно случайно обнаружил погибшую. Спросите того старика — он первым нашел эту девушку, Монику.

— Он-то нашел, — вклинивается Валентина, — но кто оставил? Может, вы?

Том качает головой.

— Вы сами в это не верите. Ни капли. Да, вы делаете свое дело, и вам надо все проверить, но в мою вину вы не верите.

— Хотите обсудить нашу веру? — Опершись ладонями о крышку стола, майор наклоняется к Тому. — Тогда что за человек, по-вашему, мог сотворить такое с молоденькой девушкой?

— Очень неспокойный. Он либо умственно нездоров, либо того хуже. Может, одержимый, во власти сил зла.

— Сил зла? — издевательски переспрашивает Карвальо.

Что-то в тоне майора задевает Тома, и он заводится:

— Я видел много трупов, может быть, даже больше вашего. Слышал исповеди многих серийных убийц, растлителей малолетних и насильников. Говорю вам, тут поработал сам дьявол. Он направлял руку убийцы, как будто был там во всей красе — рогатый и когтистый — и убивал бедную девочку.

Неверие в глазах карабинеров лишь углубляется.

— Ладно, — признает Том, — с рогами и когтями я перегнул. Во всем прочем остаюсь при своем мнении. Сознательно остаюсь.

Тома отпускают лишь к полудню. К этому времени он успевает зверски проголодаться. Надо срочно что-нибудь съесть, иначе голодный обморок обеспечен.

Венеция — не родная ризница, задешево не поешь, на «пайковые» пятнадцать евро не разгуляешься. Придется искать дешевую пиццу, которую в ресторане на Калле-Валларессо точно не купишь.

Официанты скользят между столиками, как будто совершая изящные па некоего кулинарного балета. Глядя на меню в витрине, Том глотает слюнки. Будь у него деньги, он бы зашел и сделал заказ. Начал бы с лосося и меч-рыбы в тартаре с лимоном и базиликом, а потом взял бокал местного «Бароло» и каре ягненка со свежими овощами на горячее.

— Здесь обедали Анжелина Джоли и Брэд Питт, — произносит рядом знакомый голос.

Обернувшись, Том видит Тину, автора статей о путешествиях, с которой познакомился в кафе «У Флорина».

— Это место славится блюдами из морепродуктов, — добавляет она, снимая модные и просто огромные солнцезащитные очки. — А еще — ценами.

Ее голубые глаза сияют блеском.

— Тут вы правы, — постукивает Том по стеклу витрины. — Я могу позволить себе только кофе.

— Вы еще не ели?

— Нет. С прошлой ночи — ни крошки. Может, посоветуете какое-нибудь местечко, рассчитанное на скромный бюджет? Точнее, даже на более чем скромный?

Пристально посмотрев на Тома, Тина предлагает:

— Давайте поступим вот как: занимаем столик здесь; вы берете кофе — на него, вы сказали, раскошелиться можете, — а с меня обед.

Том в ужасе пытается отказаться:

— Нет, что вы! Я не позволю вам…

Однако Тина уже подзывает «вальсирующего» официанта. Похоже, отказа от Тома она не потерпит.

— Lei ha una tavola per due, per favore? [8]— спрашивает она у пятидесятилетней «звезды балета» в белой жилетке.

Тот широко улыбается и отвечает:

— Si, signorina, certo. [9]

Смущенный, Том следует за ними в дальний угол. Стул из-за столика еще не выдвинули, и накрахмаленная салфетка не легла на колени, но Том уже предвкушает незабываемый обед.

— Это невероятно щедро с вашей стороны, — признается он. — И мне ужасно стыдно, правда. Знал бы заранее, что Венеция такой дорогой город, ни за что бы не приехал сюда.

— На самом деле стыдиться надо именно таких мыслей. — Тина видит неловкость, отраженную на лице Тома. — Послушайте, я все равно собиралась тут пообедать. Всякий, кто пишет статьи о путешествиях, просто вынужден обедать в местах дешевых или безумно дорогих вроде ресторанов на Гранд-канале. Будем считать, я на вас ставлю эксперимент.

— «Эксперимент»? Что ж, опытов на мне еще не проводили.

Своим очарованием Том вызывает белоснежную улыбку Тины.

— Взамен, — говорит фрилансер, — вы поведаете свою историю. Кто вы, зачем сюда приехали, что вам нравится или, напротив, не нравится в Венеции. Подобный материал я собираю у тех, с кем встречаюсь во время поездок.

— Ладно, договорились.

Появляется официант — он принес меню, карту вин, оливки и серебряную корзинку с хлебом.

— Впрочем, — предупреждает Том, — мою историю вы вряд ли захотите публиковать.

Бело-голубая лодка мчит Вито и Валентину к моргу больницы Сан-Лазаре. Солнце припекает, и вода в канале пахнет жженой капустой. Рычит и вспенивает бурую воду подвесной мотор лодки, а Валентина, глядя на белую пену, вспоминает: еще час назад она самой себе обещала выпить капучино со льдом.

Они высаживаются на берег у городской больницы, оставив лодку рядом с целым флотом водных «скорых». Суденышки качаются на волнах, мягко стукаясь бортами о старинные швартовые столбы из дерева. У причала на каменных ступеньках сидят парамедики; приспустив до пояса яркие оранжевые комбинезоны, они курят и о чем-то лениво болтают.

Чувствуется затишье перед бурей.

— Эй! — зовет Антонио Паваротти, прибывший пешком. Он бежит навстречу. — Подождите!

Окончательно сбив дыхание, Антонио догоняет майора и кузину. И только в прохладном лабиринте больничных коридоров он наконец может говорить, не задыхаясь.

— Водолазы ничего не нашли. Чуть не гребенкой дно прочесали — полный ноль.

— Ничего? — переспрашивает Вито, который полжизни наставляет офицеров полиции, мол, «нет такого понятия, как ничего», или же когда это самое «ничего» присутствует, то в деле уже кое-что проявляется.