Лекарь замечает, что лицо ее побледнело, как у почившего, а глаза подернулись молочной поволокой — как у ослепшего мужа.

Показались плечики ребенка. Вот он вышел по пояс.

Из горла Тетии вырывается нечеловеческий крик. Девушка опускает голову. Ноги разгибаются. Тетия умерла.

На мгновение все в хижине замирают. И только Латурза успевает опомниться.

— Венси! — кричит он. — Бери ее за ноги. Согни ей ноги в коленях. Быстрее!

Великан Венси делает как сказано, и Латурза подхватывает ребеночка под мышки и не спеша вытягивает.

Младенец выскальзывает из тела умершей матери, а за ним кровавой змей тянется пуповина. Все взгляды моментально устремляются на малютку. Мальчик. Он молчит и не дышит.

Венси понимает, что целителю нужно место. Выхватив нож, он перерезает пуповину и убирает тело невестки с пути Латурзы. Мертвая Тетия прижимается к Тевкру.

Латурза переворачивает ребенка личиком вниз и сует костлявый палец ему в рот, пытаясь достать язычок.

Маленький круглый животик раздувается и вроде готов уже лопнуть, как вдруг…

Из горлышка и ноздрей вырывается маленький фонтан жидкости и слизи.

Но крика по-прежнему нет. Мальчик только прерывисто дышит, посапывает, словно зверек, нюхая воздух.

Латурза улыбается.

— Ты стал дедом, Венси. Этот маленький человек родился прежде срока, но дышит неплохо.

— Дай мне его, — протягивает руки Венси. — Мою кровиночку, наследника.

Латурза бережно передает дитя на руки деду.

— Осторожнее. Ребенок очень слаб. Я пока найду во что его запеленать.

Венси целует внука. Ребенок совершенен, разве что под левым глазом у него родимое пятнышко в виде слезинки. Поцеловав внука еще раз, Венси сгибает сыну руку, как если бы тот обнял жену, и кладет ребенка между родителями.

— С рождением тебя, а это — твои отец и мать. Ты их никогда не увидишь, но будешь помнить о них. Я позабочусь, чтобы и твои потомки их помнили.

Площадь Сан-Марко, Венеция

26 декабря 1777 года

На закате канал Сан-Марко превращается в бесконечный поток пролитого кьянти.

Куртизанки, чьи лица скрыты под масками, осторожно высаживаются из лодок на берег. В прорези бархатных моретт [26]мерцают жадные взгляды; сами куртизанки молчат, ведь шпенек, благодаря которому маска и удерживается на лице, приходится зажимать зубами.

Кое-кто из них молод и прекрасен. Кое-кто стар и болен. Богатые женщины одеваются нищенками, а нищенки одалживают пышные наряды, чтобы провести ночь в кругу благородных господ.

В Венеции можно быть кем угодно. Здесь все дозволено. И нет ничего определенного. А сегодня первый день после Рождества. День святого Стефана. Начался карнавал. Самый развратный праздник всего несколько часов как наступил и уже заявляет о своих правах во весь голос, будто новорожденный.

Впереди шесть месяцев полной вседозволенности. Музыки. Искусства. Плотских утех. И кое-чего пострашнее. Кое-чего темнее, смертельнее.

Площадь Сан-Марко уже превратилась в танцевальную арену. Вышитые узорами одежды, карнавальные плащи с капюшонами и сверкающие новые костюмы кружатся в морозном зимнем воздухе; струнные оркестры играют, и люди смешиваются в толпу, флиртуют. Вивальди мертв, но музыка Рыжего Священника стала еще популярнее, чем при его жизни. В одном из кафе девушка-скрипачка играет «Бурю на море», и группа молодых людей на время останавливается послушать. Затем они идут в сторону площади Сан-Мозе, где стоит королевский игорный дом и где в эту ночь они спустят почти все свои деньги.

За весельем следит лодочник — мужчина в бледной длинноносой маске.

Он в центре праздничной круговерти, однако частью ее не становится.

Площадь Сан-Марко, словно магнит, притягивает распутников со всей Европы. Поэт Баффо окрестил ее местом, где сходятся сучки всех мастей и задирают хвосты.

В дальнем конце площади стоит уличный театр. На сцене-помосте широкогрудый актер исполняет роль искателя приключений, капитана Скарамуччи. [27]В шляпе с перьями и при шпаге на широком ремне, в черной накидке и в небольшой серебристой маске с длинным носом из слоновой кости, капитан потчует пьяных зрителей байками о том, как побил турецкую армию и бежал, отрезав бороду султану.

Лодочник уходит прочь от смеха и ныряет в глубину улиц, напоенных ароматом плотской любви.

Сейчас бы поужинать. Густой томатный суп, а после — жирная баранья нога, да прямиком с вертела. Но без алкоголя. Пить пока нельзя. Нужна свежая голова. Покушав, можно и за дело браться.

Лодочник бредет на северо-восток, по задним улочкам и каменным мостам к борделю на площади Санта-Мария-Формоза. Оттуда он отправится в более богатый район Дорсодуро.

С канала задувает ледяной ветер, и лодочник плотнее кутается в плащ. Слышно, как кто-то обещает высокий штормовой прилив, но лодочник ему не верит. Эти предсказатели погоды по большей части глупцы, которые не знают, что вслед за днем приходит ночь. У них нет чутья, каким наделен лодочник. А он знает о стихиях больше, чем эти дураки когда-либо выучат.

И все же надо быть осторожным. Быть начеку, как всегда.

Мимо проходят две куртизанки — обе в серебристых масках кошек. Подражая гибким зверькам, они царапают воздух, и та, что пониже ростом, громко, игриво мяукает:

— Мя-а-ау! — и, мурлыча, трется о бедро лодочника.

Он делает вид, что ему противно. Чуть ли в сторону не отпрыгивает.

Куртизанки, весело смеясь и покачиваясь, удаляются в своих туфлях на платформах в сторону толпы. Они даже понятия не имеют, с кем только что столкнулись. Не знают, как им повезло.

Секунду назад они потратили одну из своих девяти кошачьих жизней.

Сегодня ночью в Венеции эти две женщины и еще десять тысяч подобных им станут ублажать десять тысяч незнакомых мужчин, прибывших со всех концов Европы. Но лодочник не из их числа.

Он ищет не столь мимолетного наслаждения. Его радость должна быть куда продолжительнее.

Венеция

Наши дни

Прошло два дня с тех пор, как Тина уехала. Том скучает по ней даже больше, чем ожидал. Когда он не в штабе карабинеров, то бродит одиноко по улицам — все, что угодно, лишь бы о Тине не думать. Похоже, Том и правда сглупил, решив, будто для Тины он нечто большее, нежели очередное экзотическое развлечение.

Едва Тина выписалась из номера, Том вернулся в свой старый отель. Позволить себе жить в ее номере он никак не может. Зато по возвращении его ждал приятный сюрприз: карабинеры взяли на себя оплату гостиницы и кое-что из повседневных расходов.

Том останавливается на середине моста понаблюдать, как гондолы и водные такси плывут в сторону Гранд-канала. Как быть дальше, когда карабинеры раскроют дело или же уберут его в архив, не разгадав загадку?.. Кое-что всплывает в памяти.

Том запускает руку в карман пиджака, подаренного Тиной, и достает открытку — прощальный презент уже Розанны Романо. Забавно, у Тома две вещи от женщин, которых сам он едва знал и которые совершенно не знали друг о друге, хотя оставили неизгладимый след в жизни Тома. Судьба, совпадение или Божья воля?..

Изображенный на открытке-репродукции собор Санта-Мария-делла-Салюте в жизни куда больше и прекраснее. Понятно, почему Каналетто решился запечатлеть его на холсте, пусть и не сумел передать всю красоту. К тому же собор совсем недалеко от гостиницы, и Том лишь огромным усилием воли подавляет желание заглянуть внутрь. Нет, позже. Он и так опаздывает на встречу с карабинерами.

Печальные мысли все еще владеют Томом, когда он прибывает в штаб-квартиру карабинеров — прибывает на пять минут позже, что в Венеции равносильно тому, как если бы Том пришел на двадцать минут раньше. Молодой офицер за конторкой проводит Тома в кабинет Вито Карвальо. Майор тоже не в лучшем настроении.