— Это еще зачем? — подозрительно интересуется Макфол. — Его апелляцию отклонили.

Как бы объяснить поточнее? Не скажешь ведь, что неким образом нашлась связь между убийствами в Лос-Анджелесе десятилетней давности и свежими преступлениями в Венеции. И что в обоих случаях оттенок убийств — сатанинский.

— Начальник, я сейчас в Венеции и помогаю карабинерам распутать одно дело. Думаю, разговор с Бэйлом облегчит задачу.

Макфол снова смотрит на часы. Если организовать разговор сегодня, прямо сейчас, то прости-прощай игра в гольф.

— Завтра, Том. Перезвоните завтра в шесть пополудни — по вашему времени, — и я посмотрю, что можно сделать.

— Спасибо, — говорит Том и уже хочет повесить трубку, но тут его мозг пронзает одна мысль. — Простите, начальник. Вы сказали, что уже назначена дата казни Бэйла.

— Так и есть.

— Когда его казнят? Сколько осталось?

Макфол невольно усмехается.

— Уж не знаю, намеренно ли подогнали дату канцелярские крысы, но казнить этого сатанинского сукина сына мы будем в шесть утра шестого июня. Шесть — шесть — шесть. Надеюсь, Бэйл оценит иронию.

Канал Рио-Тера-Сан-Вио, Венеция

1778 год

Танина сидит в роскошных апартаментах у подруги, поигрывает золотистым вином в сине-зеленом бокале, который изготовлен в форме тюльпана из венецианского стекла. Как хочется тоже быть независимой, чтобы в семейных сундуках никогда не кончались богатства, ведь они так облегчают жизнь!

О, не то чтобы Танина завидует Лидии Фрателли и желает хотя бы лиру из ее состояния.

Огненно-рыжая Лидия для Танины как старшая сестра, которой нет, ближайший друг, с которым можно делиться всем сокровенным. И вот сегодня Лидия узнаёт все до мельчайших подробностей об отношениях между Таниной и Эрманно.

— Право же, он превратился в неслыханного сплетника! На прошлой неделе рассказал мерзкие — и, я уверена, лживые — вещи о синьоре Гатуссо.

Подруга нетерпеливо подается вперед. Ее глаза горят с предвкушением.

— Что за вещи? Давно я не слышала остреньких сплетен.

— Ничего смешного. Эрманно обвинил синьора Гатуссо — безосновательно, смею добавить — в связях с куртизанками.

Лидия смеется.

Танина, впрочем, поводов для смеха не видит.

— У Эрманно манеры как у торговки рыбой. И за этого человека я собиралась замуж. Ну нет. — В негодовании она делает глоток вина.

Лидия вновь смеется.

— Дорогуша, Эрманно настоящий ангел. Тебе с ним очень повезло. Прости ему те пылкие речи, как ребенку прощают оговорку.

— Эрманно не ребенок. По крайней мере, таковым не считается.

Подруга закатывает глаза.

— Ну конечно же, он ребенок. Все мужчины дети. Они стареют и дряхлеют снаружи, однако внутри остаются детьми. Как и менструация, мужское ребячество — одно из наших женских проклятий.

Танина тоже смеется и подбирает под себя ноги.

— А как же Гатуссо? Мой развратный работодатель и падший приемный отец? Он тоже маленький ребенок, которого я должна одарить из нескончаемого источника прощения?

— Конечно! Я знаю Лауро Гатуссо не меньше тебя, и будь уверена: он обаятелен, с ним здорово флиртовать, а жена досталась ему такая скучная. И потому он ищет развлечений вне супружеского ложа.

Танина хмурится.

— Синьора Гатуссо не скучная. — Потом задумывается на секунду и соглашается: — Ну ладно, может, чуть-чуть она и скучная, но почему мужчины так слушаются своего кутаса, будто он флюгер какой? Почему им недостает одной женщины?

Лидия ногтем убирает со лба вьющийся локон.

— О, брось! Мужчины от нас самих не так уж и отличаются. Мы тоже устаем от постоянного любовника и порой увлекаемся следующим, забыв расстаться с предыдущим.

— Это ты такая, — возмущенно поправляет подругу Танина. — Я — нет.

Отпив вина, Танина все-таки не может сдержать улыбочку.

— Да, знаю, — признает она, — когда-то, и очень недолго, я была такой. Надеюсь, что именно была. Пусть Эрманно загладит вину, и тогда я выберу его спутником жизни. Другого мне не надо.

Лидия иронично хлопает в ладоши.

— Тогда либо считай, что он уже загладил вину наилучшим образом, либо порви с ним окончательно. Танина, перестань уже говорить о таких глупостях.

— Пусть сначала извинится.

— Он еще не просил прощения?

— Нет, и не собирается.

— А ты намекала, что надо бы?

— Ну разумеется. Мы с того вечера не раз встречались, но Эрманно не извинился передо мной и не загладил вину за то, что заочно нанес такое оскорбление человеку, который мне не только работодатель, а еще и как отец.

— Отчего же?

Танина потихоньку закипает.

— Говорит, не за что извиняться. Велит забыть тот случай. Теперь еще и увлекся какими-то поисками. У него нет времени поговорить со мной даже о нашем будущем.

— Какими же поисками он увлекся?

Танина отставляет пустой бокал.

— Закопался в книги. Ищет следы одного предмета. Время от времени Эрманно и прежде увлекался историей каких-нибудь картин или скульптур. На этот раз хочет узнать про некую религиозную вещицу.

— Жидовская, небось. И что же это? Менора? [41]Их пруд пруди, как воров.

— Нет-нет. Вещица не еврейская. По правде, она даже интересная. Эрманно думает, этрусская. Сама я не уверена, потому что больше разбираюсь в картинах, не скульптурах. Однако вещь очень старая, видно сразу.

— Этрусская? Как необычно. Из тех дней до нас мало что дошло.

Танина с любопытством смотрит на подругу.

— Откуда ты знаешь? Нет, я, конечно, верю в твои широкие познания во многих областях. Особенно, — Танина лукаво улыбается, — в области мужского. Однако не думала, что твои интересы касаются и культуры этрусков.

— Они и не касаются. Просто был у меня однажды любовник, который собирал всякий мало-мальски ценный хлам, до которого дотягивались его жадные ручонки. Вот он и говорил мне об этрусках. Меня они, правда, не заинтересовали. Но что такого особенного в этой вещице?

— Если честно, то самой вещицы у него нет. Он ее не приобрел, пока. Эрманно работает по эскизу, принесенному неким монахом с острова Сан-Джорджио. Эта вещица — серебряная табличка, на ней изображен авгур, пронзенный своим же посохом.

— Какая гадость. — Лидия морщится, будто лимон съела.

— Эрманно говорит, табличка — одна из частей, составляющих нечто под названием «Врата судьбы».

— Серьезно? Что ж, надеюсь, и он, и тот полоумный монах, желающий продать вещицу, прилично заработают на ней.

— Еще и Эфран. Он непременно захочет свою долю. — Танина поднимает бокал и показывает хозяйке, что он пуст.

Лидия идет за бутылкой.

— О, этот пройдоха своего не упустит. Хотя дело свое знает и в прошлом году достал отменные драгоценности. Жемчуга. Роскошное ожерелье, идеально подходящее к лифу платья из голубого шелка, которое я себе пошила.

Лидия заново наполняет бокалы и отходит к изящному ночному столику из орешника, стоящему под вытянутым венецианским зеркалом.

— Что скажешь на это? — Она показывает подруге две маски, обе элегантны и богато украшены. Первая — trapunto uomo, [42]красное с золотом, вторая — trapunto donna, [43]слоновая кость и серебро.

Взглянув на них искоса, Танина говорит:

— Мне больше нравится donna. Uomo, на мой вкус, немного злой.

Лидия приставляет к лицу мужскую маску.

— Она определенно моя. Ты бери себе покорную даму. — Лидия протягивает подруге вторую маску. — Допьем вино, а после присоединимся к карнавалу. Сегодня в районе Санта-Кроче гулянка. Просто дикая. Тебе надо больше узнать о прихотях мужчин. Ну и мои бедра соскучились по сильной пояснице.

Гранд-канал, Венеция